– Я могу быть таким же щедрым, каким был он, – шептал он, зажав ладонями ее голову так, что она не могла шевельнуться. – И я могу тебя осчастливить в постели. Мы оба знаем это.

– Вы негодяй!

– Черт возьми, мы можем доставить друг другу так много радости в постели, – сказал он хрипло и, наклонившись, еще раз поцеловал ее.

Это был такой же поцелуй, как и первый, грубый, насильственный поцелуй, который должен был напомнить ей, кто из них был хозяин положения и что он думает о ней. Поцелуй возбудил в ней лишь ярость.

– Я ненавижу вас! – выдохнула Оливия в бешенстве.

Эдвард отреагировал очень спокойно.

– В самом деле? – сказал он; его руки оставались такими же твердыми, объятие столь же сильным. Его тело, прижатое к ней, пылало. Но теперь в том, как он обнимал ее, она почувствовала страстное влечение. Изменились и его поцелуи. Они стали нежными, они уже просили, а не требовали, давали, а не только брали. – Оливия, – прошептал он.

И с тихим рыданием поражения она подняла руки и позволила им крепко обнять его шею. Она прижалась к нему, желая глубже ощутить, как он вжимается в ее груди, в ее живот, желая чувствовать шелк его темных волос в своей ласкающей руке, чувствовать жар его губ на своих губах.

Он оторвал ее от себя так внезапно, что она чуть не упала. Расширенными глазами она смотрела в его глаза и видела, как из цвета морской волны они становятся ледяными.

– Видишь? – сказал он. – Это могло бы быть великолепно. – Вновь по его лицу пробежала кривая ухмылка. – Но я не уверен, что захочу довольствоваться объедками от другого мужчины.

Оливия не колебалась. Ее рука взметнулась и с силой ударила его по щеке. Удар плоти по плоти был подобен удару молнии и эхом отдался в маленькой комнате. На лице Эдварда появилось зловещее выражение, но Оливию это уже не волновало.

– ВЫ негодяй, – произнесла она гневным шепотом. – Вы не смеете приходить в мой дом и обращаться со мной подобным образом! Кто, в конце концов, вы такой?

Он улыбнулся лениво, словно она задала наконец единственный вопрос, заслуживающий ответа; казалось, ему потребовалась вечность, чтобы дать этот ответ.

– Я думал, ты знаешь, – сказал он спокойно. – Я пасынок Чарлза Райта.

Она глядела на него, не веря своим ушам.

– Не может быть. Вы же родственник его…

– Я его пасынок, мисс Харрис. И я здесь нахожусь с целью проследить, чтобы вам не досталось ни цента из того, что по праву принадлежит моей матери.

– Вашей… вашей матери? Но Чарлз с ней разводится.

Он засмеялся.

– Он вам тоже это говорил? Черт возьми, похоже, это любимая сказочка, которую он рассказывал в постели. – Улыбка улетучилась с его лица. – Слушай же, и слушай внимательно, детка. Я намерен сказать это только один раз перед тем, как поручу вести все разговоры своим юристам. – Он обвел рукой вокруг, как бы захватывая все, – эту квартиру, этажи под ней и, Оливия знала, самое ее существование. – Тебе не достанется ничего из этого. Ни это место, ни апартаменты, снятые на твое имя на Саттон-Плейс…

– Какие апартаменты?

– Вы лишитесь всего этого, мисс Харрис. Мои адвокаты и я проследим за этим. Так что можете почистить ваши туфли и отправляться на прогулку. Оглядитесь как следует, может, вам улыбнется удача и вы найдете другого лизуна на место доброго старины Чарли.

Оливия прижала руки к груди:

– Убирайтесь, – прошептала она.