И он воображает, что это произведет на нее впечатление? Если так, то он сильно заблуждается…

Двери бесшумно растворились; Оливия удивленно зажмурилась. Кто-то из них определенно заблуждался в отношении другого, но теперь она неожиданно засомневалась, кто именно.

Прихожая и следующая за ней гостиная, конечно, были просторными и элегантными. Но никаких особых претензий в их обстановке не было. Ее взгляд быстро обежал комнату, отметив современные мягкие кожаные кресла, окружавшие красивый стол искусной работы, старинную китайскую вазу, соседствующую с изысканной бронзой.

Квартира производила впечатление комфортабельной, уютной и – отражающей противоречивость характера своего владельца. Мгновенно интуитивно она поняла, что не кто иной, как сам Эдвард Арчер отбирал все вещи, которые определили дух его жилища.

Ошиблась она и в отношении слуг. Их встретил лишь один мажордом, который предложил ей чашку кофе, пока Эдвард пошел переодеться. Оливия отказалась, и он тут же исчез. Оставшись в одиночестве, она медленно прошлась по прекрасной комнате, наслаждаясь великолепным видом на город из огромного окна, образующего две стены, и эстампами. Подбор был эклектичен: Рассел, Дега…

Ее внимание привлекло яркое цветовое пятно на противоположной стене. Это был Шагал. Она подошла поближе, остановилась перед полотном и легонько дотронулась до рамы.

– Вам нравится Шагал?

– О, да! – ответила она, живо повернувшись на голос Эдварда. – Очень. Особенно эта…

Внезапно она замолчала. Эдвард стоял в дверях и наблюдал за ней с легкой улыбкой. Он сменил свой сшитый на заказ деловой костюм на потертые джинсы, плотно облегавшие ноги, и хлопковую рубашку под цвет глаз. Ее верхние пуговицы были расстегнуты, и обнажилась его сильно загорелая грудь; рукава были закатаны выше локтей мускулистых рук.

У Оливии пересохло в горле при виде его. «Должно быть, – подумала она, – Эдвард успел принять душ», – волосы его еще не просохли и одна темная прядь спадала на лоб. «Отбросить бы ее назад, – неожиданно подумала она, – я могла бы подойти к нему, запустить пальцы в его волосы, могла встать на носки и прижаться губами к его груди, могла…» – По ее телу пробежала дрожь, и она поспешила отвести взгляд.

– Мы здесь не для того, чтобы толковать об искусстве, – произнесла она холодным, каким-то чужим голосом.

– Нет, – сказал он так же холодно, – не для этого, – и жестом пригласил ее проследовать в столовую.

Еда не занимала всего ее внимания, тем более что никаких пяти смен блюд и не было. На столе были стейки, жареный картофель и салат. И только одна бутылка вина, красного; оно искрилось, словно рубин, когда Эдвард разливал его в два хрустальных бокала.

Оливия против своей воли почувствовала, что безумно хочет есть. «Нет», – сказала она себе и положила руки на колени.

Эдвард взглянул на нее через стол при свете зажженных свечей.

– Вам не нравится ваш стейк? – вежливо спросил он.

– Я говорила вам, что не голодна.

– Если вы предпочитаете что-нибудь другое…

– Нет, нет. Благодарю вас.

– Карл может приготовить для вас омлет, если хотите.

– Не надо, стейк хорош, – сказала она натянуто.

Он поднял брови:

– Тогда почему вы не едите?

Оливия вздохнула, взяла нож и вилку и начала резать стейк. Она отправила в рот первый кусочек и, злясь на свою слабость, стала сердито жевать.