— Ну да, натурально. Оказывается, последняя партия винта, предназначавшаяся Роузу, случайно затерялась среди контейнеров Кингсли. И Доминик, и я сам лишь случайно узнали о такой незадаче. Но вот торговцы… Сюда же я явился заключить сделку: в обмен на прекращение торговли винтом я пообещал не доводить до сведения властей информации обо всем случившемся. Имеющихся у меня доказательств с лихвой хватило бы на то, чтобы преступников приговорили к вышке, то есть к насильственной и пожизненной амнезии. Кому же охота впадать в беспамятство? Ведь это гаже физической смерти. Любые иные наркотики не вызывают у меня столь сильной тревоги: хотят какие-нибудь идиоты замазывать себе в вены разную дурь — пускай! Но винт — другое дело. Всякий, кому доводилось попробовать хоть одну задвижку этого зелья, неизменно чувствовал себя потом грязью и сволочью. Но… вы уже поняли, сделка не получилась. Мне пришлось выложить несколько кубиков в качестве выкупа за вас. Знайте, Роуз всерьез намеревался вас прикончить!

— И все-таки вам не следовало расставаться с винтом! — сказала Киттен с укоризной.

— Мне не у кого было спроситься, — жестко отозвался Мэл.

— Ну а если я себя убью, а Порсупах последует моему примеру?

— Тогда Роуз будет угрожать смертью и мне, если я не верну ему товар. Захоти вы столь дружным самоубийством лишить Доминика его главного козыря, он про все на свете забудет, кроме своей главной цели. Мне волей-неволей придется отдать ему свой винт. В противном случае я отправлюсь на небеса, а к этой отправке у меня пока нет ни малейших позывов!

— Оно и понятно, — с некоторым сожалением вздохнула Киттен. — Прости, Мэл, за то, что подвергла тебя такому испытанию!.. Но скажите, вам действительно хорошо известно, что эта штука делает с людьми?

— Хорошо. Во всяком случае несколько лучше, чем вам, дети мои.

— Я тебе не ребенок! — взвилась Киттен. — Назовешь так еще хоть разок — башку проломлю!

— Верю, что проломишь, — улыбнулся Мэл, — но что это изменит? Сделка об обмене винта на двух заложников заключена и уже работает. Деваться некуда.

— А нельзя как-нибудь эту сделку аннулировать? — полюбопытствовал Порсупах.

— Только в том случае, если мне удастся получить доступ к передатчику. Хотя бы к тому, что находится на борту моего аэромобиля. И сделать это нужно прежде, чем получить винт. Впрочем, ерунда, пустое теоретизирование: ничего сделать не удастся, даже если бы мы все очень захотели. У меня даже и желания нет. Все мои желания очень просты и сходятся в одной точке: спасти свою жизнь вкупе с вашими, приятели, даже если вам и наплевать на них!

— Но встает вопрос о том, — сказал енот, — какой ценой заключена эта сделка. Вы забываете о несоизмеримости двух зол: смерть троих и гибель миллионов. Что ни говори, а последнее зло куда страшнее первого. И между прочим, мне моя жизнь дорога, капитан!

— Твоя карта бита, Мэл, — подытожила слова Порсупаха Кай-Сунг.

Хаммураби начал потихоньку сердиться на своих сокамерников. В особенности на Киттен, которая вовсе не выглядела несчастной девушкой, попавшей в лапы к лютому ворогу и страстно желающей лишь одного: избавления.

— Послушай, ты, альтруистка…

Кай-Сунг мрачно посмотрела на капитана и, казалось, приготовилась к тому, чтобы перевести спор в практическую плоскость и решить на кулачках, кто прав и кто виноват.