– Позволь мне войти, Эмми, – сказал он.

Пока я зажигала лампу, он стоял с видом совершенной беспомощности, и, обернувшись, я заметила в его глазах мольбу об утешении. Я молча указала ему на кресло Адама.

– Садись… побудь немного, а потом пойдешь.

– У тебя есть виски?

Я кивнула. Было бессмысленно ему отказывать, иначе бы он все равно отправился за выпивкой в ближайшую таверну. Первый стакан он выпил почти залпом и сразу протянул его, чтобы я снова наполнила. Второй он пил уже не так быстро и, отпив какое-то количество, взглянул на меня.

– Мы у него в руках, понимаешь? Он держит нас с Розой так крепко, что мы не можем и шевельнуться. А теперь, когда он захапал еще и внуков, ему просто удобно, чтобы все было так, что бы он там ни говорил о позоре. Мой отец никогда не доверяет ситуациям, которые нельзя проконтролировать.

– Но вы не собственность Джона Лангли, – сказала я, – вы можете уйти и взять детей с собой.

Он покачал головой и криво ухмыльнулся, будто я сказала что-то совершенно нелепое.

– Ну уж нет, Эмми, поздновато. Отец с самого начала купил нас, и теперь мы связаны по рукам и ногам его деньгами. Он купил и всех наших детей. Ты заметила, что он даже не допускает мысли, что мы можем уйти, какие бы условия он нам ни ставил? Он слишком хорошо нас знает, наш папаша. Он понимает, что от денег мы никуда не уйдем. Видишь ли, Эмми, без денег мы – это только мы, а отец знает, что этого нам недостаточно. Нам нужны деньги, ведь мы не любим друг друга…

– Ты всегда любил Розу.

– Может быть, в моменты просветления я и люблю ее, но теперь этих моментов становится все меньше. На них нам не продержаться…

– Но Роза ведь изменилась…

Том покачал головой, и на лице его снова появилась улыбка безысходности, выдававшая его боль. Он подошел к столу и снова наполнил свой стакан; движения его были очень бережны и деликатны – он всегда вел себя так, когда напивался. Возвращаться в кресло он не спешил, а облокотился на край стола и продолжил разговор о Розе.

– Она не изменилась, а просто испугана. Она боится моего отца – не меня. Если бы она боялась меня, то меня бы это устроило. Хотелось бы мне видеть, как Роза смотрит на меня, открыв рот, и ловит каждое сказанное мной слово. Но этого никогда не будет – она вообще не хочет ничего слушать. Она слушает только моего отца и все волнуется, что старик вышвырнет нас вон. И тогда мы останемся только вдвоем, Эмми: не будет денег, ради которых мы еще говорим друг другу приличные слова. Не будет денег на выпивку, на новые платья или на экипаж, на котором можно от меня смыться. Ей ведь нравится, что я пью, из-за этого пропадает необходимость со мной возиться. Если бы я не пил, она была бы вынуждена считаться со мной, как делаю это я. К чему ей это?

– У тебя есть доля в «Эмме Лангли».

Он пожал плечами.

– Ну и что? Что с того? Рано или поздно отец приберет к рукам и ее. Он любит подгребать под себя все подряд.

– Почему ты так легко сдаешься? Разве это не тот случай, когда можно и побороться? Я уверена, что…

Он замахал на меня своим стаканом.

– Ах, Эмми, неужели ты не можешь понять людей, которые не такие, как ты? Ты бы, конечно, стала бороться, – но не я.