Чолокуа молча покачал головой: дескать, было вовсе не тихо, совсем не тихо…

Пора вставать я умываться. В двух шагах вода. Чистая, прозрачная, поющая. Одно удовольствие умыться такой водой. А еще лучше — искупаться в ней. Кстати, и ванна готова, такая огромная каменная ванна.

Первым бултыхнулся в нее Чолокуа, за ним осторожно полез учитель. В первую секунду перехватило дыхание, затем по всему телу разлилось тепло — такое колючее, очень приятное…

Завтрак ничем но отличался от вчерашнего ужина: опять же копченое мясо, черствый чурек, сыр и хрустальная вода.

— Надо убить что-либо съедобное, — сказал учитель.

— И найти поприличнее место для ночлега, — добавил Чолокуа.

Учитель предложил наипростейшее разделение труда: лесничий добудет в ближайшем лесу что-либо съедобное для плотоядных, а учитель тем временем соорудит шалашик. И не пожить ли здесь несколько дней?

— Эта идея мне нравится, — сказал Чолокуа. — Поживем здесь, полюбуемся на красоту. Эта речка тоже по душе. Пять лет с плеч долой!

— Ты прав, — согласился учитель. — Надо пожить несколько дней, чтобы получше оценить Ашапацу.

Позавтракали довольно плотно, изрядно попили воды, и лесничий собрался на охоту. Инал-ипа проводил его немного, а потом с топориком на плече направился в рощу. Вела к ней едва заметная тропинка, проторенная, может быть, тысячу лет назад.

Очень здесь было хорошо: дышалось легко, чувствовалась высота, а солнце — как лекарство! Трава под ногами стлалась, словно шелковая. И цвет се был необычен: изумруд, слегка покрытый позолотой, так сказать, прозрачной позолотой, если таковая вообще существует на свете. Небо было безоблачным, густо-синим, лишенным каких-либо цветовых изъянов. Хотя воздух и поражал своей физической стерильностью, он весь был напоен каким-то «посторонним» ароматом. То ли ароматом полевых цветов, то ли ароматом самой земли или лесов, покрывающих южный склон Бзыбского хребта.

Десимон Инал-ипа по узенькому коридорчику вошел в рощу и на всякий случай несколько раз рубанул наотмашь справа и слева. Острый топорик отлично сработал; ветви попадали так, словно их срезали бритвой.

И он увидел эту самую прекрасную лужайку, которую действительно можно было сравнить с чудесной пуховой постелью. Лужайка была покрыта невысокой травою, вокруг стояла неприступная ограда из высоких кустов, неизвестных Десимону Инал-ипа. Это была не ежевика: шипы были слишком велики, а ветки значительно толще и побольше ежевичных. К тому же и ягод никаких не замечалось. Нынче кусты стояли смирные, ни единый не шелохнулся листочек. А ведь как шумели они вчера, если верить лесничему!

Здесь было жарче, чем там, у речки. Учитель разделся до трусов и бросился на траву. Давно не испытывал он такого блаженства; дивный аромат, горная прохлада и чудесное солнечное тепло — и все это сплетено в единое, неповторимое явление природы…

Он лег на спину и посмотрел на небо. Оно казалось сводом, опирающимся на плотный круг незнакомых растений. Живая стена была довольно высокой — больше радиуса того круга, который образовывали кусты.

«Поспать, что ли?» — подумал учитель. Он положил под голову рубашку, придвинул к себе поближе топорик и прикрыл глаза. Нет, прежде чем поспать, не мешает выкурить сигарету. Инал-ипа полез в карман брюк, достал пачку сигарет и зажигалку…

Оп лежал и курил. Ни о чем не думая. Просто глядя в самый небесный пуп. Ему показалось, что кусты зашевелились. «Ветерок», — решил он.

И плотнее прикрыл глаза. Отшвырнул сигарету в сторону. Аромат рощи неодолимо клонил учителя ко сну…

5

Около шести часов вечера Сергей Чолокуа вернулся с охоты.