— Успокойтесь, отец, — говорит доктор Севальос и обнимает за плечи Анхелику Мерседес, которая всхлипывает, прижимая к глазам подол платья. — И ты успокойся, кума. У отца Гарсиа расходились нервы, не трогай его, ни о чем не расспрашивай. Ступай приготовь нам что-нибудь горячее, не плачь.

Анхелика Мерседес кивает, не переставая плакать, и уходит, закрыв лицо руками. Слышно, как в смежном помещении она разговаривает сама с собой и вздыхает. Отец Гарсиа, подобрав шарф, снова обматывает им шею; панаму он снял, а взъерошенные седые пряди лишь наполовину прикрывают его гладкий череп в коричневых веснушках. Он сидит, подперев голову кулаком, на лбу у него залегла морщина, а из-за щетины на щеках лицо его кажется грязным и потрепанным. Доктор Севальос закуривает сигарету. Уже день, солнце заливает помещение и золотыми полосами ложится на тростниковые стены, пол высох, в воздухе, жужжа, снуют синие мухи. С улицы доносится постепенно возрастающий шум — голоса людей, лай, блеяние, рев ослов, а за переборкой Анхелика Мерседес бормочет молитвы, то взывая к Богу и Деве непорочной, то поминая угодницу Домитилу. Мужик в юбке, Чунга нарочно это сделала, доктор.

— Но чего ради, — шепчет отец Гарсиа, — чего ради, доктор?

— Какая разница, — говорит доктор Севальос, глядя, как тает дым сигареты. — И кроме того, может, она сделала это без всякого умысла. Может, случайно так получилось.

— Глупости, она неспроста позвала именно вас и меня, — говорит отец Гарсиа. — Она хотела подложить нам свинью.

Доктор Севальос пожимает плечами. Прямо в лицо ему бьет солнечный луч, и оно с одной стороны золотистое, а с другой — свинцово-серое. Глаза у него подернуты дремотной поволокой.

— Я не очень-то проницателен, — говорит он, помолчав. — Мне это даже не приходило в голову. Но вы правы, возможно, она хотела поставить нас в неприятное положение. Странная женщина эта Чунга. Я думал, что она не знает.

Он поворачивается к отцу Гарсиа, и все лицо его оказывается в тени, только скула и ухо купаются в желтом свете. Отец Гарсиа вопросительно смотрит на доктора Севальоса: о чем не знает?

— О том, что она появилась на свет с моей помощью, — говорит доктор Севальос, поднимая голову, и его зернистая лысина вспыхивает на солнце. — Кто ей мог сказать? Только не Ансельмо, я уверен. Он думал, что Чунга ни о чем не подозревает.

— В этом скопище сплетников рано или поздно все становится известно, — ворчит отец Гарсиа. — Хоть через тридцать лет, а все становится известно.

— Она ни разу не приходила ко мне на прием, — говорит доктор Севальос. — Никогда не приглашала меня, а тут позвала. Если она хотела доставить мне неприятность, ей это удалось. Из-за нее я вдруг пережил все заново.

— С вами дело ясное, — бормочет отец Гарсиа, не глядя на доктора, словно разговаривает со столом. — Мол, у него на глазах умерла моя мать, пусть проводит на тот свет и отца. Но зачем этому мужику в юбке было звать меня?

— Что это значит? — говорит доктор Севальос. — Что с вами?

— Пойдемте со мной, доктор! — Голос слышится справа и отдается под потолком сеней. — Идемте сейчас же как есть, нельзя терять ни минуты.

— Думаете, я вас не узнаю? — говорит доктор Севальос. — Выходите из угла, Ансельмо. Зачем вы прячетесь? Вы что, с ума сошли, дружище?

— Идемте скорее, доктор, — раздается в темноте сеней надтреснутый голос, которому вверху вторит эхо.