— До чего вы меня боитесь, — утихомирившись, засмеялся Семинарио. — Как вы меня умасливаете.

— Когда доходит до дела, мужчины всегда скисают, — сказала Чунга.

— Не все, Чунга, — возразил Болас. — Если бы он задел меня, я бы ему ответил.

— Он был вооружен, и немудрено, что непобедимые испугались, — мягко сказал Молодой. — Страх, как и любовь, свойствен человеку, Чунга.

— Подумаешь, философ, — сказала Чунга. — Поменьше бы умничал.

— Жаль, что ребята не ушли в этот момент, — сказал арфист.

Семинарио вернулся за свой столик, и непобедимые тоже, но на их лицах уже не было и следа прежнего веселья. Пусть только он напьется, они ему покажут, хотя нет, ведь у него револьвер, лучше потерпеть до другого раза, а почему бы не сжечь его грузовичок? Он здесь, рядышком, возле Клуба Грау.

— Лучше выйдем и оставим его здесь взаперти, а сами подожжем Зеленый Дом, — сказал Хосефино. — Только и делов: вылить пару жестянок керосина да чиркнуть спичкой. Как отец Гарсиа.

— Он вспыхнул бы, как сухая солома, — сказал Хосе. — А за ним и поселок, и даже стадион.

— Лучше спалим всю Пьюру, — сказал Обезьяна. — Вот заполыхало бы, из Чиклайо было бы видно.

— А пепел долетел бы до самой Лимы, — сказал Хосе. — Но только надо было бы спасти Мангачерию.

— Еще бы, ясное дело, — сказал Обезьяна. — Уж мы бы что-нибудь придумали.

— Мне было лет пять, когда случился пожар, — сказал Хосефино. — Вы что-нибудь помните?

— Как он начался, не помню, — сказал Обезьяна. — А на следующий день мы пошли туда с ребятами из нашего квартала, но нас прогнали фараоны. Говорят, те, что первыми прибежали, растащили пропасть барахла.

— Я помню только, что пахло гарью, — сказал Хосефино. — И что виден был дым, и что много деревьев обуглилось.

— Пойдем попросим старика, чтобы он нам рассказал. Угостим его пивом, — сказал Обезьяна.

— Разве это не вранье? — сказала Дикарка. — Или они говорили о другом пожаре?

— Мало ли что болтают пьюранцы, девушка, — сказал арфист. — Не верь ни единому слову, когда они говорят про это. Чистые выдумки.

— Вы не устали, маэстро? — сказал Молодой. — Скоро семь, можно идти домой.

— Мне еще не хочется спать, — сказал дон Ансельмо. — Посидим, пока переварится завтрак.

Облокотившись на стойку, непобедимые уговаривали Чунгу: пусть она позволит ему посидеть с ними, что ей стоит, они только немножко потолкуют, пусть милая Чунга не будет злючкой.

— Все вас очень любят, дон Ансельмо, — сказала Дикарка. — Я тоже, вы мне напоминаете одного старичка из моих краев, которого звали Акилино.

Такие симпатичные, такие щедрые, — сказал арфист. — Они посадили меня за свой столик и угостили пивом.

Он вспотел. Хосефино вложил ему в руку стакан, он залпом осушил его и крякнул. Потом вытащил пестрый носовой платок, вытер лоб и густые белые брови и высморкался.

— Просим вас, как друга, старина, — сказал Обезьяна, — расскажите нам про пожар.

Арфист пошарил рукой по столу и, вместо своего стакана схватив стакан Обезьяны, одним духом опорожнил его. О чем они говорят, какой пожар? И он снова высморкался.

— Я был тогда еще ребенком и видел пламя с улицы Малекон.