— Ладно, продолжим, — сказал лейтенант. — Ну-ка, Инохоса, приведи этого типа.
— В Сепе у тебя будет еда и крыша над головой, — сказал сержант Роберто Дельгадо. — Это не такая тюрьма, как другие, там нет стен. Может быть, тебе удастся сбежать.
— Разве это не лучше, чем получить пулю в лоб? — сказал лейтенант. — Разве не лучше попасть в Сепу, чем в руки агварунам, которым я скажу — вот вам Пантача, делайте с ним что хотите, пусть расплачивается за всех бандитов. Ты уже видел, как они точат на тебя зубы. Так что больше не придуривайся.
Бегающие глаза Пантачи лихорадочно блестели, он дрожал всем телом, зябко ежился и лязгал зубами. Сержант Роберто Дельгадо улыбнулся ему — не будет же Пантача таким дураком, чтобы взять на себя одного столько грабежей и убийств, верно? И лейтенант тоже улыбнулся: самое лучшее — побыстрее покончить с этим делом, милый Пантача. После этого ему дадут травы, которые он любит, и он сам сделает себе свой отвар, хорошо? В хижину вошел Инохоса, поставил возле лейтенанта термос с кофе и бутылку и торопливо вышел. Лейтенант откупорил бутылку, протянул ее пленному, и тот жадно подался вперед. Сержант рванул веревку, и Пантача ткнулся головой в колени лейтенанта: подожди, болван, сперва заговори, а потом уж пей. Офицер, потянув за веревку, заставил пленного поднять голову. Грива волос всколыхнулась, глаза-угольки снова устремились на бутылку. Ну и воняет от него, лейтенанта просто тошнит, а Пантача открыл рот — один глоточек, сеньор, — и, хрипя, — чтоб немножко согреться, все нутро заледенело, один-единственный, сеньор, а лейтенант — согласен, только не сразу, всему свое время, куда скрылся этот Тусия или Фусия? Где он находится? Но ведь он уже сказал, сеньор, — Пантачу бил озноб, — он пропал, как будто в воду канул, — и у него зуб на зуб не попадал — пусть спросят уамбисов: они говорили, ночью приползла якумама и утащила его в озеро. Должно быть, за его злодейства, сеньор.
Лейтенант, наморщив лоб, хмуро смотрел на пленного. Вдруг он извернулся и ударил его сапогом в голую ягодицу. Пантача, взвизгнув, упал, но, и лежа на полу, продолжал искоса поглядывать на бутылку. Лейтенант потянул за веревку, и косматая голова дважды ударилась об пол. Может, хватит валять дурака, Пантача? Куда он делся? И Пантача заорал — как в воду канул, сеньор, — и сам ударил головой об пол. Наверное, она тихонько вылезла, и вползла на откос, и забралась в хижину, и хвостом заткнула ему рот, и утащила его, бедняжку, сеньор, и пусть сеньор даст ему хотя бы глоток. Якумама всегда так, не услышишь, не увидишь, и уамбисы говорили — она обязательно выползет опять и заглотнет нас, и поэтому они тоже ушли, сеньор, и лейтенант пнул его ногой. Пантача замолчал и встал на колени. Он остался один-одинешенек, сеньор. Офицер отпил глоток из термоса и облизнул губы. Сержант Роберто Дельгадо вертел в руке бутылку, а Пантача опять заорал — пусть его отправят на Укайяли, сеньор, где умер его друг Андрее. У него задергались губы — там и он хочет умереть.
— Значит, твоего хозяина утащила якумама, — спокойным голосом сказал лейтенант. — Значит, лейтенант — дурак дураком, и Пантаче ничего не стоит обвести его вокруг пальца. Ах ты, мой миленький.
Пантача пожирал глазами бутылку. Ливень усилился. Вдалеке громыхал гром, и время от времени молния озаряла бичуемые дождем крыши, деревья, непролазную грязь.
— Я остался один, сеньор! — закричал Пантача, и в голосе его зазвучала ярость, но горящий взгляд был по-прежнему прикован к бутылке. — Я давал ему есть, потому что он, бедняга, не слезал с гамака, а он бросил меня, и остальные тоже ушли. Почему ты не веришь, сеньор?
— Может, он и соврал насчет имени, — сказал сержант Дельгадо. |