В Сарыова оставались лишь больные и немощные старики, неспособные передвигаться, родственники и близкие тяжелобольных, чтобы ухаживать за ними, да отчаявшиеся бедняки, которым, как говорится, всё равно, где умирать.

Колонна беженцев выступила из города по кладбищенской дороге. Накрапывал дождь. Дорога вилась между садов и виноградников, раскинувшихся на горных склонах. Постепенно начался подъём в горы, дорога становилась круче и превратилась наконец в горную тропу.

К северо-востоку в пяти-шести часах ходьбы от Сарыова лежала горная деревушка Аладжачам... Как раз в ней жители Сарыова надеялись найти приют в первую ночь. Но идти было всё трудней, и люди уже понимали, что путь слишком тяжёл, и вряд ли они доберутся к вечеру до деревни.

Беженцы сначала шагали плотной толпой, как отряд солдат, но постепенно колонна начала растягиваться в редкую цепочку. Вперёд вырвались конные всадники, за ними следовали экипажи, принадлежавшие знатным семьям, и арбы, гружённые их вещами. Голова колонны уже уползла далеко в горы, превратившись в маленькие, едва видимые фигурки людей и животных, а хвост всё ещё волочился между виноградников.

Трудней всего приходилось большим семьям, где были старики и дети... Обливаясь потом, изнемогая от усталости, задыхаясь, люди карабкались в гору... А выбившись из сил, тут же валились по обочинам дороги, в тени деревьев, под кустами или усаживались прямо на груды камней... Многие, чувствуя, что не смогут перенести тяготы дальней дороги, горести скитаний, возвращались назад...

Собрался в путь и Шахин-эфенди: перекинув через плечо хейбе, обувшись по-дорожному, учитель присоединился к толпе беженцев. Он решил, что после оккупации школу всё равно закроют, и делать ему в городе будет нечего, вот он и покинул Сарыова, захватив несколько книг, смену белья да кое-какую еду...

Предстоящее путешествие не пугало Шахина. Ещё со времён странствования в месяцы рамазана, когда Шахин-ходжа, ученик медресе, ходил собирать подаяния, он научился философски смотреть на все превратности бесцельных скитаний... И вот теперь, шагая несколько в стороне от толпы, занятый своими невесёлыми думами, учитель Шахин чувствовал, как к нему после долгой разлуки возвращаются ощущения прежней жизни, как школьные песни, которые он тихо мурлыкал себе под нос, превращаются в забытые религиозные гимны...

Как раз в этот момент шагах в сорока — пятидесяти от него на дороге показался экипаж. Шахин повернул голову и увидал начальника округа Мюфит-бея, мюдерриса Зюхтю-эфенди и директора гимназии. Они поздоровались.

Зюхтю-эфенди показал рукой на себя и своих спутников, потом на повозку, затем раскрыл ладони, прижал их к груди и согнул шею, желая, видимо, выразить сожаление.

Шахин-эфенди понял, что мюдеррис хочет сказать: «И тебя бы захватили, да уж больно мы толстые, еле-еле уместились в экипаже...» — и жестом поблагодарил.

Эта встреча встревожила Шахина не на шутку. Что же там происходит, в Сарыова? Неужели всё кончилось?.. Ну, хорошо, пусть директор гимназии так же, как и он сам, считает, что делать в городе ему нечего, и потому уехал. Предположим, можно ещё понять и простить Зюхтю-эфенди, хотя ему, как известному и видному улему-богослову города, следовало бы в эти трудные дни находиться во главе своей паствы. Но как мог бежать начальник округа?..

Надо узнать, что нового произошло в Сарыова. Шахин остановился и стал ждать, пока проедет кто-нибудь ещё.

Вскоре он увидел двух всадников, следовавших за большим крытым фургоном, переполненным женщинами и детьми. В одном из всадников Шахин узнал Джабир-бея.

После заключения перемирия, когда пришло к власти новое правительство, Джабир-бей отошёл от политической жизни и занялся хозяйством: небольшой участок земли, которым он владел, превратился за годы войны в обширное поместье. Теперь это был кроткий и смиренный человек,— сложив с себя обязанности ответственного секретаря, он сбросил и маску грубого величия и спесивости.