Дом стоял на самой вершине холма, но при этом так был окружен надвигающимся со всех сторон лесом, что снизу его практически не было видно, и извилистая дорога к нему, казалось, уходила просто в никуда. Стоял жаркий июль. Незнамо откуда взявшийся и бушевавший уже вторые сутки душный ветер, учащающий сердцебиение и вызывающий приступы у астматиков, гнул молоденькие деревья и шевелил ветви старых елей, создавая ощущение, что лес вот вот сорвется с места и ринется на дом, с тем чтобы окончательно поглотить его.

Эту мрачную картину словно по волшебству изменило резко брызнувшее из за горизонта солнце. Зазолотившиеся верхушки деревьев вдруг обрели способность к сопротивлению, и лес, готовый к атаке, в последнюю секунду как бы остановился, отступил и затаился до следующего удобного момента. И, верно, для того, чтобы окончательно завершить этот внезапно ставший столь идиллическим пейзаж, из за деревьев бесшумно вынырнул молодой лось и, раздувая влажные ноздри, замер как вкопанный, повернув гордую рогатую голову по направлению к дому.

Странные звуки доносились из дома этим ранним утром. Монотонно повторяющийся скрежещущий то ли хрип, то ли стон почему то напугал лося, и он исчез так же внезапно и бесшумно, как и появился.

Солнце поднималось все выше. Лучи его, пробившиеся сквозь оконные жалюзи, поймали в теневую решетку на полу пустую бутылку из под водки, небрежно брошенные джинсы, стоптанный тапок и, наконец, уткнулись в лицо спящего на кровати хозяина дома, худощавого белобрысого мужчины лет сорока.

Мужчина застонал, перевернулся на спину и открыл глаза, но тут же зажмурил их вновь и, поморщившись от раздирающей его головной боли, застонал опять, всем своим видом демонстрируя желание остаться в этом положении навеки. Однако странные скрежещущие звуки, наполнявшие комнату, те самые хриплые, монотонные, напугавшие лося, заставили его вновь оторвать от подушки чугунную голову и мутным взглядом обвести комнату.

Комната плыла и дрожала. Предметы были нерезкими, звуки ужасающими. Мужчина нашарил очки на тумбочке рядом с кроватью и, непрерывно морщась, нацепил их.

Серые близорукие глаза его обрели наконец более или менее осмысленное выражение. Сразу же стал понятен и источник странных звуков. Они доносились из стоящего на высокой этажерке старинного граммофона, иголка которого подпрыгивала на одном и том же месте пластинки.

Мужчина прислушался, пытаясь разобрать слова.

«До ро га я А ри на!..» – хрипел граммофон низким, словно издевающимся голосом.

Мужчина собрал всю свою волю, откинул одеяло, сел.

В голове с удвоенной силой заработала наковальня.

– А а а а! Чтоб вас всех! Вашу мать! – простонал мужчина.

Медленно, с трудом встал и, не переставая стонать, морщиться и ругаться, прошлепал к граммофону, после чего назойливый звук наконец прекратился, образовав в доме непривычную, еще более странную тишину.

Затем мужчина двинулся на кухню, где стал греметь ящиками и дверцами шкафчиков.

Обнаружил аспирин, высыпал на руку несколько таблеток и судорожно проглотил их, запив остатками извлеченной из холодильника минералки. Окружающий мир стал понемногу обретать знакомые очертания.

Мужчина посмотрел в окно.

Ветер чуть чуть поутих, но деревья все еще угрожающе покачивались с шелестящим, скрипучим, задевающим нервы звуком.

Мужчине явно не понравилось то, что он увидел. Он покачал головой и поплелся в ванную.

Там он снял с себя очки, положил их рядом с умывальником и посмотрел в зеркало.

Опухшее лицо с темными кругами под глазами также не вызвало у него симпатии. Он снова покачал головой.

Да и в самом деле ничего особенного как будто в этом лице не было.