Не поймите меня неправильно. Мне не нравится мысль о том, что самые могущественные нации должны применять силу, чтобы заставить выстроиться в линию всю планету. Я хотел бы видеть демократические правительства во всем мире с сильной, свободно избранной исполнительной властью с ограниченным сроком правления. Хотел бы представительные законодательные органы, которые уважают общепринятые в мире законы и подчиняются мнению большинства населения. Но меня беспокоит мысль, что такое недостижимо в ближайшие тридцать лет, а по моему мнению, мы имеем впереди только тридцать лет.

Таким образом, мы должны искать какой-то выход.

Проблема состоит в том, что наше общество, наша культура, все наши представления базируются на предположении, что мир бесконечен. Именно эта мысль звучит в словах моей знакомой дамы, что я привел в самом начале: «Давайте решим наши собственные проблемы прежде, чем решать проблемы других народов». Она не понимает, что нет больше разделения на «наши и ваши» проблемы — все они «наши».

Потому мне трудно понять, почему, придерживаясь устаревших представлений, мы идем навстречу гибели, вместо того чтобы сотрудничать, только из страха, что эти плохие парни могут как-то воспользоваться этим сотрудничеством и получить выгоду от наших хороших парней (и те парни, с другой стороны, будут говорить те же слова, только подразумевая под «хорошими парнями» себя, а под «плохими парнями» — нас).

Прекрасно понимая, что нам грозит, и надеясь на то, что когда-либо в отдаленном будущем мы придем ко всемирному правительству, я с радостью приветствую всякое сотрудничество на любых условиях. Пусть каждый народ упорно считает, что он должен сохранить свою независимость от остальных, пусть он хочет остаться в одиночестве и ненавидит остальных. Но все нации все же должны сотрудничать (даже если им это и не нравится) в общих усилиях — хотя бы еще недостаточных, но позволяющих нам как-то держаться на плаву до того времени, когда будет создано настоящее мировое правительство.

Я хотел бы напомнить об одной исторической аналогии. Она может показаться не очень уместной, как все исторические аналогии, но вспомнить ее полезно.

В 1776 году восставшие английские колонии Восточного побережья Северной Америки объявили себя «свободными и независимыми штатами» и были признаны в таком качестве Великобританией в 1783 году.

По привычке мы думаем о штате как о части страны, считая, что правительство штата выполняет чисто административные обязанности и не имеет истинной независимости, но здесь мы ошибаемся. Слово «штат» относится к самодостаточной политической целостности, совершенно независимой. Все тринадцать штатов, свободных и независимых, были полны подозрений друг к другу, чего следует ожидать у стран с общими границами. На протяжении нескольких лет после 1783 года Соединенные Штаты считались «соединенными» только по названию. Они боролись друг с другом — пропагандистски и экономически — и были весьма близки к военному противоборству.

Более тесный союз, закрепленный в конституции (созданной в 1787 году и одобренной в 1789-м — при задержке принятия ее штатом Род-Айленд до 1791 года), таким образом, был встречен с большим энтузиазмом. Он был навязан взаимно враждебным странам, при всей их неохоте и боевом запале, но существовали общие проблемы, которые требовали общих решений. Без совместных действий отдельным штатам грозило снова оказаться под европейским господством.

Конечно, конституция поначалу была составлена наспех. По ней штаты назывались суверенными, их присутствие в союзе предполагалось добровольным, и в разное время разные штаты (которым казалось, что их права ущемляются) в качестве угрозы использовали положение о возможности выхода из союза.