– Так ты что же, общаешься с ним… с ними?

Мне отчего-то стало неловко. Я даже не знала о том, что Карасев снова женился, не знала о рождении у него дочерей… Аня и Таня Карасевы. Тугие косички по бокам чуть сплюснутых головок, похожие на декоративные мышиные хвостики… Да почему я должна была об этом знать?! – одернула я сама себя.

– Да, я с ними общаюсь, – ответила Антонина с явно напускной доброжелательностью. – Таня и Аня всегда приглашают меня на свой день рождения. Дядю Игоря я тоже всегда поздравляю… К нему приходят друзья из проектного института, и он, как выпьет, всегда говорит им, что у него три дочери: две родных и одна приемная. Один раз я болела, так дядя Игорь потом мне передал, что они все спрашивали: «Где же твоя потрясающая дочь-валькирия?» А Таня и Аня говорят, что хотели бы вырасти такими же красивыми, как я…

С ума сойти! Единственный приблизительно мифический персонаж, с которым мне когда-либо хотелось сравнить свою дочь, это, пожалуй, кариатида… Черт побери, когда же день рождения у Карасева? Весной…, осенью? Ведь я должна же была когда-то это знать…

– Это очень странно, – я пожала плечами. – Не понимаю, как такое могло получиться. Учитывая то, что ты фактически отказалась общаться со своим родным отцом, когда он хотел принять участие…

– Я не знаю, чего он хотел, – антонинины широкие плечи отзеркалили мой жест. – Во всяком случае это явно было что-то, придуманное без учета меня. Моя роль была кушать, что дают и говорить «спасибо».

– А что же Карасев? – не удержалась я.

– Когда мой родной отец, – Антонина с едва заметной язвительностью выделила голосом слово «родной». – тебя и меня бросил, и уехал копать землю в Мексику, а ты занималась своей наукой и прочими умными вещами, дядя Игорь качал меня на ноге и играл со мной в шашки… В «Чапаева»… Больше меня никто и никогда на ноге не качал… – с какой-то пронзительной тоской закончила стовосьмидесятисантиметровая Антонина.

– Замечательно… – помолчав, выговорила я. – Кто бы мог подумать. Оказывается, Карасев играл с тобой в шашки…

– Вот именно! – подтвердила Антонина, отобрала у меня альбом, закрыла его и положила на полку.

* * *

– В целом все по-прежнему, – сообщила я Ленке. – Олег потрошит пирамиды, Антонина с Виталиком грызут орешки у телевизора. А у тебя есть какая-нибудь сплетня?

– Твоя Светка собирается разводиться с четвертым мужем, – с удовольствием сообщила Ленка. – Информация от третьего мужа, он с моим как-то по работе встречается. Но, может, конечно, врет, или передергивает в свою пользу, ведь он, по-моему, до сих пор на нее запавши…

– Точно, – согласилась я. – Но Светка мне ничего не говорила. Впрочем, я с ней уже давненько не связывалась…

– Может быть, на седьмое ноября – красный день календаря? – осторожно спросила Ленка. – У меня? Или у Любаши?

При всей своей утонченности Ленка очень любит «простые» посиделки и вечно жалуется, что теперь за столом не поют, как пели ее родители и гости, которые приходили к дедушке. Мы с Ленкой росли в соседних домах на одной улице, и я хорошо помню ленкиного дедушку – инвалида Великой Отечественной войны. Помню, как ловко он со своего места на диване давил костылем клопов, обильно ползающих по выцветшим обоям их комнаты, и как, употребив «мерзавчик», веселым баритоном распевал при этом частушки времен гражданской войны: «Губчека, губчека, раздавило Колчака!» Гости к нему приходили с Металлического завода.