«Нет, просто шебуршень», — мерзко захихикала мохнатая задница.

— Кроме того, Потап, ты же это корыто разнесёшь, даже если не будешь всё нахрен уничтожать. Ты здоровый…

«Большой, красивый и толстый», — довольно дополнила медвежатина. — «Но будешь подыхать — вытащу. И буду смеяться и пинать!»

— Как будто ты без этого не пинаешься. А я насчёт того, куда девается сила, пока ты дрых — понял, — на последнее последовало не вербализованное сопение, одновременно заинтересованное и обиженное. — Закончим с этой парочкой, захватим корабль, поднимем флаг с медвежьей головой и лапой, показывающей кукиш, — на последнем Потап довольно захрюкал, одобряя нововведение. — В общем, надо в навь… не совсем в навь… И не знаю, сможешь ли ты туда попасть. Короче: разберёмся тут — и уже в безопасности будем разбираться с «там», — закончил я, потому что мысли выходили редкостно скомканными а толковых образов, кроме «охренеть!» — не формировалось.

«Уговорил», — важно сообщил мохнатый.

Так что подготовился я, накачал в душевного жаба (с ним отдельная песня, но это с Потапом позже разбираться будем, как и с моим богатым и бездонным внутренним миром) кучу энергии и покрылся магической сверхтемпературной плазмой. И…

— Кто сопрёт мои сапоги — умрёт от пинка, — прорычал я, стаскивая обувку и пристраивая её в уголочке.

Подумал, да и вывел выжженную надпись соответствующего содержания над пристроенным у стенки имуществом. А то до кожевенной мастерской не меньше двух недель, а то и все три. И босяком моё почтенство быть категорически не желает! И не желаю разувать всяких водоплавающих, с их потрёпанными, ношеными и вонючими шлёпанцами.

И потопал по лестнице, светясь, как звезда какая, бело-голубым пламенем в виде этакого скафандра. Высунул морду в приоткрытый люк — и, естественно, получил в неё заготовленным подарком. Всякие режущие потоки воздуха и прочая хренотень, которые… сгорели или что-то такое на моём плазменном доспехе. А божественной присадки, без воздуха, хватило только на то, чтобы взъерошить мне шерсть.

— Здра-а-а-асьте! — провозгласил я, выбираясь на пол корабля под градом всякой воздушной пакости менады. — Заканчивайте уже эту хренотень и принимайте заслуженную кару от моего почтенства, — дополнил я, пафосно стоя, светясь и оглядываясь.

Вообще, опыт «боевого воздействия» божественной силой на меня выходил не лишним. Например, я понял и почувствовал, что если бы под плазменным доспехом оставался воздух — мне бы настал бесповоротный кирдык. Эврово проявление взяло бы его под контроль и начало наносить мне вред и ущерб. Но воздуха под доспехом не было, точнее… Была некая магическая субстанция, выглядящая, как воздух, выполняющая функции воздуха, но воздухом не являющаяся. Как и материальным объектом, в прямом смысле слова: я дышал, по сути, энергией, которая по принципу трансформации плоти териантропа (но ГОРАЗДО проще) формировала мне дыхательную смесь. И власти у Эвра над этой фигулиной, как понятно, не было. А вот если Ид…

«Та же хренотень», — уточнил Потап. — «Подводный владеет водой. Но кровь — не вода, и ему не слишком подчиняется даже в простом человечке».

— Кровь — не водица.

«Во-во. А в тебе, когда ты мохнатый, толстый и красивый — воды, как таковой, нет вообще».

Та же оборотническая хренотень выходит, что и с плотью из энергии, ну и воздухом, как я понял из медвежьих образов.

А пока я тестировал свою эвроустойчивость и вёл светские беседы с тотемным духом, на полу происходили следующие вещи: во-первых, кроме нашей троицы на ней никого не было.