И Клер с холодной иронией опять прочла про себя:

Коль нужно для отца, поверьте, я сумею

Под жертвенный клинок свою подставить шею

И кровь невинную безропотно отдам,

Считая, что лишь долг тем возвращаю вам.

Фиакр проезжал по Елисейским Полям. На террасах кафе сидели счастливые парочки, наслаждавшиеся весенним воздухом. И Клер была готова – не столько ради прогнившей кровли Сарразака, сколько ради такой жизни – воспользоваться своей новой властью, красотой юного, драгоценного тела. Неожиданно она почувствовала благодарность к матери за ее столь откровенные наставления.

«Такой она мне больше нравится, – подумала девушка. – По крайней мере сегодня Клитемнестра высказала то, что у нее на сердце».

И Клер спросила, со скрытой иронией:

– Мама, а что, если мне понравится бедняк?

– С разумной девушкой такого случиться не может – конечно, если она сама не захочет. Ты не должна верить во всякие романтические бредни. Любовь – это не болезнь, которую подхватывают, как насморк. Это склонность, которую можно в самом начале победить или поощрить.

– Однако вы сами согласились выйти за моего отца, хотя у него не было состояния?

Она ожидала сурового выговора, однако госпожа Форжо в этой новой обстановке, казалось, решила говорить с дочерью на равных, как со взрослой:

– Твоему отцу в то время прочили блестящее будущее. Даже мои родители сочли, что этот брак для меня – наилучший выход. У них было три дочери на выданье, три дочери почти одного возраста, – ты же знаешь, что я всего на год старше моих сестер-близняшек. Справедливо или нет, но я считалась самой красивой из трех и была препятствием для их замужества – ведь в наших семьях принято выдавать сначала старшую дочь. Может быть, мои родители слегка поторопились. Но они же не могли предвидеть, что твой отец подаст в отставку. Мужчины семьи Форжо всегда входили в военную элиту.

Клер жадно разглядывала в окошко фиакра витрины авеню Виктора Гюго, одновременно вспоминая дуэты Фауста и Маргариты, Паолины и Полиевкта. Ей ужасно хотелось, чтобы в жизни любовь была, как в театре, романтической и возвышенной церемонией!

– Ты все поняла? – спросила мать.

Девушка ответила: «Да» – и подумала: «Я прекрасно поняла, что советы Клитемнестры отвратительны и им ни в коем случае нельзя следовать».

Блез Форжо пришел к дядюшке Шарлю на обед, устроенный в честь Клер и ее родителей, один, без жены. У супругов было уже три дочери, а теперь Катрин ждала четвертого ребенка и не выезжала в свет. Клер захотелось повидать ее; мадам Форжо поехала вместе с ней.

Квартирка была крошечной; в столовой стояла одна детская кроватка, в гостиной – другая, через приоткрытую дверь в кухню можно была увидеть сушившиеся на веревке пеленки. Три девочки ссорились, и их пронзительные крики не давали спокойно поговорить взрослым. Клер не спускала глаз с Катрин, тщетно пытаясь отыскать в ней прежнюю лучезарную красоту; теперь она видела только осунувшееся, блеклое лицо и живот – торчащий, яйцеобразный живот, безобразно уродующий ее фигуру в слишком узкой юбке. Видно было, что роды не за горами. Катрин только и говорила что о сосках, свивальниках и кормлении грудью. Она с гордостью приводила остроумные, а на самом деле банальные «словечки» старшей дочери.

– Как мне жаль, – говорила она, – что я не побываю на свадьбе Сибиллы. Но я уже на девятом месяце. Мне понадобилось бы специальное платье.

– Ну нет! – возразила госпожа Форжо.