– О, герр Иоганн! – узнав Ивана, приветствовали немцы. – Не хотите ли к нам, на бережок? Сейчас баранов зажарим, притащим красивых дев. К тому же наш капитан Ганс отыскал местный шнапс!

– У татар есть шнапс? – удивился отец Амвросий. – Скорее, это просто арька из забродившего кобыльего молока.

– Может, и из молока, – ухмыльнулся в усы немец. – Но забирает не хуже шнапса!

– А что за капитан Ганс? – уже отойдя, оглянулся Еремеев. – Штраубе?

– Он самый, герр Иоганн! Какой еще есть у нас капитан?

Младшой атаман улыбнулся:

– Тогда придем, раз уж звали.

Казаки двинулись дальше, держа направление на дальнюю мечеть с высоким минаретом, к которой вела неширокая кривая улочка с огороженными мощными оградами дворами. Ворота, впрочем, почти везде были распахнуты настежь – грабили! На улицу с дворов летели куриный и гусиный пух, перья, доносилось блеяние баранов, ржание лошадей, веселые крики и нехороший, отчаянный вой, сердца победителей вовсе не трогавший: мало ли зла причинили татары русским людям? Вот пусть теперь и расплачиваются.

Из какого-то темного, заросшего чертополохом проулка вдруг выскочил мосластый на лицо казак в изорванном узком кафтане и с обнаженной саблей в руках. Шапки на казаке не было, злые глаза метали молнии, на левой щеке кровянилась рана.

– Вогулича не видали, робяты? – увидав своих, прокричал казак. – Низенький такой, гнусный. В кафтане из шкур.

– В малице, – педантично поправил отец Амвросий. – Нет, не видали. А что, должны были видать?

– Да вот погнался за ним, а он… нырнул тут куда-то…

Еремеев покачал головой:

– Не, не попадался вогулич. А что сотворил-то?

– Да, гаденыш, выскочил откуда-то, кинулся, бубен из общей кучи схватил – и наутек! Я уж было его и поймал, так он мне, собака худая, ножом чуть не в глаз – хорошо, увернулся. Не-е, братцы, такое прощать нельзя, наказать надо! Побегу, поищу…

– Давай, ищи, – пожал плечами Иван. – Удачи тебе, козаче.

– Бубен, – тихо, себе под нос, промолвил отец Амвросий. – У язычников-то бубен много чего значит. Может, не простой вогулич-то – волхв, по ихней речи – шаман.

– Знаю, что шаман. – Атаман рассеянно покивал и вдруг улыбнулся. – А помнишь, как на зимовье, в острожке-то, речь вогуличей да остяков учили? Ты ведь начал, да казаки некоторые… я вот теперь жалею, что мало втянулся, – могла б и пригодиться еще речь-то.

– Напрасных знаний нету, сын мой, – назидательно ответствовал отец Амвросий. – Вот и Афонасий язык тот учил…

Еремеев снова засмеялся, на этот раз громко, взахлеб:

– Ага, учил бы он, кабы не твоя палка!

– А в любом ученье, сын мой, без палки поначалу никак, – с кроткой улыбкой заметил священник. – Особливо ежели ученик годами мал да в разум еще не вошел. Тут токмо телесные наказанья помогут, иначе баловство одно будет, а не учение. Сказано – розга ум вострит, память возбуждает и волю злую в благо преломляет!

– И ведь верно сказано-то. – Атаман согласно кивнул и, остановившись, вскинул голову. – Правильно идем-то? Что-то я минарета не вижу.

– Да вон он, минарет. – Отец Амвросий тоже посмотрел в небо. – Вроде…

– То-то и оно, что вроде, – хмыкнул Иван, поправив сунутый за пояс немецкий пистоль, а прихватил заряженный с собой на всякий случай! – Заплутали мы с тобой, отче.