Я уже собралась подбежать к ней и спросить насчёт капель. Но в этот миг молоденькая девица за кассой закричала на всю аптеку:

– Сасамόто сан! Ну где же вы? Займитесь уже шампунями!

Услышав это, мама странно скривилась – и, нервно пятясь, исчезла в глубине зала.

– Эта Сасамото – вылитая Годзилла! – добавила девица, понизив голос. – Такая стрёмная…

Я вздрогнула. На секунду почудилось, будто говорят обо мне.

– Не говори, – вздохнула её напарница за соседней кассой. – Вся на нервах, взрывается по любому пустяку… Убиться легче!

Я подумала, что ослышалась. «Годзилла Сасамото»?!

Вот оно как. Значит, сестра у меня – кроманьонка, а мама – рептилия. Что ж, одна кровь, куда деваться. Яблоко от яблони… Но на рабочем месте мама и правда держалась стрёмно.

Забыв про капли, я выбежала из аптеки. Но, обернувшись, ещё успела заметить, как мама возвращается в зал – в таком напряжении, будто её вот вот разорвёт на куски.

* * *

Урок закончился, и я собралась уходить, но Игасаки сэнсэй попросил меня задержаться.

Такого не случалось уже давненько. С начала моего шестого класса он больше ни разу не просил остаться с ним наедине, и в душе я уже упрекала себя за излишнюю подозрительность.

– Хорошо, – согласилась я. И прошла за ним в пустую аудиторию.

– Как по твоему, что это? – спросил он и выложил передо мною на стол какой то предмет. Что именно – я сообразила не сразу. Но это была гигиеническая прокладка. С пятнами крови. И эти розовые крылышки по краям были мне хорошо знакомы.

– Ровно час назад, Нацуки, ты выкинула это в туалете.

Я лишилась дара речи.

Да, у меня начались месячные. На перемене я пошла в женский туалет и выбросила в треугольный мусорный бак использованную прокладку. Но… каким образом Игасаки сэнсэй вычислил, что она моя?!

– Пойми, Нацуки. Моя работа – учить детей твоего возраста. Много чему учить. И этому тоже. Такие вещи ты выкидываешь неправильно. Видишь, несколько капелек проступило? Заворачивать нужно так, чтобы всё было идеально… Показываю, смотри!

Из коробки на столе он вытянул бумажную салфетку, ловко завернул в неё мою прокладку и помахал белоснежным свёртком у меня перед носом.

– Ну вот! Чистота и порядок, верно? И людей, которые за тобой убирают, не будет тошнить. Согласна?

– Да…

– Тогда попробуй сама.

– Что?

Он глядел на меня с мягкой улыбкой. Как и всегда.

– Смени прокладку так, как ты поняла. А учитель проверит.

– Сей… час?!

– Да! У тебя же есть с собой свежие, верно? Вот и меняй, прямо здесь и сейчас.

– …

Я застыла. Из горла не вылетало ни словечка, хоть разорвись.

Он решил подбодрить меня:

– Что я всегда говорю на уроках? «Научились? Пробуем!» Вот и сейчас то же самое! Что тут странного?

– Н‐ничего.

– Тогда поторопись, пока не набежали первоклашки. У них тут скоро занятие!

Вздрогнув, я ватной рукой достала из портфеля косметичку. Подкатала край юбки. Стараясь, чтобы он ничего не увидел, приспустила трусы. Бежевые, для критических дней.

Трясущимися пальцами я извлекла из под юбки прокладку. Завернула в салфетку со стола. Вставила новую. А использованную спрятала в косметичку.

– Ну вот! Теперь идеально…

Сейчас он погладит меня, догадалась я.

– Спасибо! – выпалила я и, согнувшись в поклоне, увернулась от его рук.

– По характеру ты послушная, позитивная… Такие дети, как правило, очень способны в учёбе! Главное – внимательно слушай учителя.