— Жарко здесь, — пробормотал Роун, — очень жарко.

Пол уходил из-под ног, стены вращались все быстрее и быстрее. Он оперся на перила, затем опустился на ступеньки. Люди носились, как грасилы во время линьки, все вокруг себя крунша и ломая. Кто-то даже костер запалил прянмо в комнате — ив огонь полетели картины. Рушились мраморные и бронзовые статуи, пол ходуном ходил от тяжелых ударов при их паденнии.

— Вот это ночь! — восхищался Дарел. — Когнда-то давно люди создали Лувр, Великий Дворец Искусств и Императорский Сад… Мы сохраняли нее это до особого случая, и вот сегодня, в твоем присутствии…

Роун вскочил, отгоняя черноту.

— Все, я больше не могу ждать, — рявкнул он, перекрывая шум. — Где Дэзирен?

— Роун! Да забудь ты о ней хотя бы сейчас! Скоро ее выступление. А до этого нам предстоит еще много замечательных забав…

Появилась Фригет, поправляя на затылке прянди пшенично-золотистых волос, выпачканных сажей.

— Мне скучно, — сказала она. — Дарел, давай пойдем на представление.

— Но ведь еще много чего осталось, — кричал он, пританцовывая вокруг нее. — Книги, напринмер! Мы ведь их еще не трогали, и записи, станрые фильмы и… и…

— Я ухожу, — Фригет надула губы. Роун смотрел, как огненные блики играют на ее лице. Она не выдержала его взгляда.

— Не смотри на меня так, — воспротивилась она. — Ты так странно смотришь…

Роун глубоко вздохнул, на него накатила нонвая волна дурноты. Он попытался улыбнуться.

— Если бы у вас за плечами было семнадцать тысяч лет, вы бы тоже выглядели странновато.

Роуну стало казаться, будто он видит все сквозь какую-то полупрозрачную ширму. Дарел выглядел крохотным и далеким, а пол почему-то накренился, и на нем было трудно удержаться. Дикий, резонирующий вой ударил его по ушам, лицо пылало.

— Я хочу видеть Дэзирен, и немедленно, — жестко сказал он.

— Замечательно. — И Дарел окатил Фригет холодным взглядом. — Зануда!

Глава двадцать третья

Они оказались в комнате, обитой затертым бархатом и обсыпанной шелушащейся позолотой. Крохотные огоньки — как звезды в открытом космосе — освещали помещение. Перед Роуном были ряды сидений, расположенные по наклоннной к сцене, над которой висели небольшие-балнкончики. И все это немалое пространство кишело возбужденной, многоголосой толпой мужчин и женщин, перепачканных сажей.

— Сегодня, Роун, вы увидите нечто такое, — произнес Дарел низким, дрожащим от волнения голосом, — чего вам не доводилось видеть раньше. И это покажет Дэзирен.

— А что она будет делать? Играть на каких-нибудь инструментах? Петь? — От одной мысли, что он снова увидит ее, пульс забился в висках.

Роун невольно вспомнил Стеллери с ее эротинческими танцами. Наверняка Дэзирен не станет делать ничего подобного…

— Хозяин, — жалобно проскулил Состель, — пожалуйста, позволь привести врача, чтобы он осмотрел тебя.

— Ты уже дал мне какую-то дрянь, — огрызннулся Роун. — Не надо, со мной все в порядке.

Голубой туман заклубился по сцене. Из него как бы выплыл небольшой серебристо-голубой пенсик, подвывавший так пронзительно, словно пел какую-то жалостную песенку. Синий свет исчез, его сменили пастельные тона — розовато-лилонвый, голубоватый, желтоватый и дождливо-сенрый. Песня голубой собаки завершилась визгом, и Состель, сидящий возле Роуна, невольно вздрогнул.