Дама целиком и полностью соответствовала месту, где они находились. В старом отеле на самом берегу моря Макс обедал каждый четверг. В ресторане было слишком людно, и еду ему приносили сюда, в просторный тихий, мраморно-бронзовый лобби-бар, всеми окнами выходивший на море. Он всегда садился лицом к высокому окну, и официант непременно отдёргивал белую тонкую штору.
В лобби-баре, да и во всём отеле чувствовался сдержанный шик, не новомодный, напоказ, а как полагается — старинная мебель, картины, правильно истоптанные мраморные плиты на полу, камин, в который для запаха подкладывали кипарисовое полено. Хрустальные люстры, от времени чуть серые в глубине, как осевший к весне сугроб, едва теплились, сочились приятным спокойным светом.
Как правило, здесь было мало людей, и они никогда не заговаривали друг с другом!..
— Впрочем, — продолжала дама, — погоду в Прибалтике предсказать невозможно. Особенно весной.
Макс подумал, не промолчать ли и на этот раз, но всё же ответил:
— Согласен с вами.
И вновь зашуршал газетой. Он принципиально узнавал новости исключительно из газет — не из интернета или телевизора. С каждым годом достать газеты становилось всё труднее, но для Макса доставали.
— Вы здесь отдыхаете? — продолжала дама. — В Калининграде?
— Я здесь живу, — признался Макс.
Дама взглянула на него.
— Не похоже.
— И тем не менее.
…Лет ей может быть сколько угодно — тридцать восемь или пятьдесят пять. Одета стильно и без всякого вызова. Бриллианты в ушах и на пальце, как раз подходящие для обеденного времени — не слишком крупные и не слишком мелкие. Маленькая сумочка наперекор моде, — в моде как раз огромные — совсем не новая, Джейн Биркин гордилась бы, что сумочка с её именем носится годами.
Прекрасно, решил Макс и уставился в газету.
Там некий журналист, постоянно ссылаясь на свой блог, рассуждал о скором крахе, конце времён, финишной прямой цивилизации. Макса всегда развлекали такие рассуждения.
— Принесите мне еще кофе и, пожалуй, лимончелло, — сказала дама подошедшему официанту.
— Мне тоже кофе, газированный воды, лёд и лимон, — распорядился Макс и столкнулся с ней взглядом.
…Ей что-то от меня нужно. Просто так она не отстанет.
— Вы же Макс Шейнерман, — подтверждая его мысли, констатировала дама. — Правильно?
— Абсолютно. Мы знакомы?..
Она улыбнулась. Зубы, как ни странно, у неё были свои, не пластмассовые.
— Всякий, кто так или иначе интересуется искусством, знает, как выглядит Макс Шейнерман.
— Спасибо.
Она едва заметно повела плечами:
— Это не комплимент, а чистая правда. Меня зовут Елизавета Хвостова. Я коллекционирую Льва Бакста.
Макс улыбнулся:
— Исключительно Бакста?
— Среди прочих, — быстро ответила Елизавета Хвостова. — Вы самый авторитетный специалист по художникам из «Мира искусства», и сам Бог мне вас послал.
Макс покосился на газету с рассуждениями о крахе цивилизации, вздохнул, отложил её и сделал слушающее лицо.
— Мне показали чудный портрет, — начала дама, — совершенно роскошный и в превосходном состоянии! Специалисты утверждают, что это Бакст, девятьсот второй год.
— Чей портрет?
— Графини Келлер.
Макс удивился:
— Портрет графини Келлер очень хорошо известен, это действительно Лев Самойлович Бакст и действительно тысяча девятьсот второй год, хранится он в Зарайске, в музее «Зарайский Кремль». |