Началась полярная ночь. За десять дней до ее наступления умер Яков Чиракин.

Зимовщиков Новой Земли сближала с зимовщиками Уналашки не только бедственность судеб, но и беспримерная стойкость.

Федор Розмыслов твердо помнил одно место из наставления.

Вот оно:

«Как не безызвестно вам, что со стороны Российской империи об открытии пути в Северную Америку многие опыты с великим казенным иждивением чинены и предприемлемы были, но оные и поныне остались еще без желаемого успеху, то егда вы за пролив с Новой Земли в Карское море прибудете, то не оставьте, — по широте места, соображая положение по карте моря, — примечания своего сделать: не будет ли способов с того места восприять путь в Северную Америку, — чтоб льды тому не воспрепятствовали…»<style name="MsoFootnoteReference"><style name="MsoFootnoteReference"></style></style>.

Вот почему был так настойчив доблестный Федор Розмыслов. Не его вина, что он не смог продвинуться в сторону Северной Америки далее чем на шестьдесят верст.

Наступил 1769 год. Летом Розмыслов закончил съемку Маточкина Шара. Вслед за Чиракиным цинга унесла еще несколько человек. Со штурманом остались лишь Матвей Губин, один матрос и три помора. С трудом шагая по земле, покрытой алыми камнеломками, они носили к кочмара смесь из глины и отрубей, замазывали дыры, конопатили щели. В августе уже больной Розмыслов двинулся к востоку и смело вошел в Карское море. Но на следующий день дозорный крикнул с вершины мачты, что «водяного проспекта» не видно, а впереди встали сплошные льды.

Льдины уже били о борта кочмары. Глиняные заплаты разлезались на глазах. Откачивая, как могли, воду из судна, шестеро храбрецов, дождавшись попутного ветра, поворотили обратно к Маточкину Шару.

Снова началась починка кочмары. Ее опять замазывали глиной, обшивали досками, забивали щели мхом. Но все было тщетно. Гнилое судно текло. В это время в пролив зашло промысловое судно Водохлебова. Корабельщики поглядели на кочмару и ужаснулись — как мог только ходить на ней Розмыслов в карских льдах!

Они уговорили бесстрашного штурмана вернуться в Архангельск, а облепленную отрубями кочмару бросить на устье речки Маточки. Восемь спутников Розмыслова окончили жизненный путь на Новой Земле, откуда начиналось сведыванье пути к Северной Америке.

Кресты на Унимаке

Над прибрежным холмом, где стояла юрта Левашова, поднялся деревянный крест с надписью: «Съ 1768 на 1769 г. зимовалъ здесь съ судномъ флота капитанъ — лейтенантъ Левашевъ».

В мае 1769 года у Левашева было двадцать семь больных цингой. Судьба была еще милостива к людям «Святого Павла». От этого недуга во время зимовки умерло лишь три человека. Были и другие потери. Казак Салманов — тот, что когда-то записывал рассказы Глотова, — вместе с квартирмейстером Шараповым пошли однажды на охоту да так и не вернулись. Никто не мог узнать, где они сложили свои головы.

Один алеутский начальник — тойон, сблизившись во время «веселостей» с русскими, согласился пойти на поиски Петра Креницына. Алеутский начальник собрал сто байдар и двинулся в сторону Аляски. В пути его люди бились с враждебными воинами, осыпавшими стрелами флотилию мужественного уналашкинца. Но тойон свято хранил письмо, данное ему Левашевым для передачи Креницыну.

Петр Креницын в то время тоже составлял скорбный список жертв зимовки на Унимаке. У него умерло тридцать шесть человек. Смерть унесла Степана Глотова, Афанасия Дудина-большого, подштурмана Конона Ларионова, двух штурманов — С. Чиненого и М. Крашенинникова, промышленных А. Дружинина, М. Лебедева и Н. Новоселова<style name="MsoFootnoteReference"><style name="MsoFootnoteReference"></style></style>.