– Все нормально, ты не бредишь.

– Я пойду мелкого притащу, – зевая, сказал Нико. – А то он со мной уснул.

Генхард проводил принца взглядом, сел на перину и подполз к Астре.

– Занозу мне в пятку! – сказал он, ткнув калеку в плечо. – Ты прям взаправдашний! Даже воняешь!

С минуту они сидели бок о бок, словно два кукушкиных сына в гнезде, и смотрели на Яни. Волосы у нее разметались по подушке, а уголки глаз будто мукой присыпали – ревела много, вот следы и остались.

– Ты помер, да? – спросил Генхард. – Ты поэтому за мной пришел? Чтобы в мир мертвых меня забрать? А Илана почему тут нету? Ты его забрал уже?

Куценожка ничего не успел ответить: вороненок увидел, что в дверях стоит Сиина, и никакой храбрости у него не осталось.

– А и жуть-то какая!!! – выпалил Генхард, грохнувшись на Яни.

Тут уже все заворочались, и первым подскочил Вобла. Рыжая промычала что-то, начала глаза тереть. А Дорри как увидел уродку, так сразу про все свои раны забыл. Побежал, спотыкаясь, вцепился в Сиину – клещ клещом, зажмурился, уткнулся в нее и затих.

Дальше было шумно и слезно, а больше всех Вобла рыдал. Прямо до судорог. Рори сидел как пугало с глазами, только головой вертел. Яни вопила: «Вы мои хорошие!», визжала как резаная и целовала Астре в щеки, в лоб, в губы. Потом взялась целовать Генхарда, а потом обоих поочередно. Куценожку могла бы и не целовать, между прочим!

– А ну замолкли! – гаркнул неожиданно появившийся на пороге страшнючий мужик.

Глаз у него был всего один, но он так им зыркнул на всех, что Генхард чуть штаны не намочил. Остальные тоже притихли и съежились.

– Не успели проснуться, а уже орете, – сурово сказал мужик. – Если так орать, то и глотки порвутся. Орать если. А если не орать, то и тихо будет. Медведя вы из берлоги зовете, что ли? Ишь, орава горластая. Все орут и орут. Половина острова сюда соберется, раз орете так. А если…

– Это Зехма, – прервала его уродка. – Брат Иремила. Охотник он. Мы его нашли и зиму с ним жили, а потом он сюда нас привел. К вам.

– Зехма я, – подтвердил мужик.

Генхард и опомниться не успел, а рыжая уже тут как тут целоваться лезет! С разбегу прыгнула на страшилу и орет:

– Зехма! Ты мой хороший!

Ну не дура ли?

Охотник чуть не упал через порог.

– Ить! – говорит.

Девчонку он таки удержал, но ворчать стал больше прежнего.

– А ну отцепляйся! Белка ты, что ли, лазать по мне? Ты хоть и рыжая, а не белка, и, значит, слезай. Белки лазают потому, что бестолковые они. Ты, что ли, бестолковая совсем?

– Бестолковая! – радостно согласилась Яни, чмокая охотника в обе щеки, и тут Зехму облепили почти все, кто был в комнате.

Даже Вобла бросился к страхолюду, будто к родному отцу. Зехма выпучился и стоял, не шевелясь, в полной растерянности от такого приема. Дорри к охотнику не пошел. Он все стоял возле уродки и на Зехму смотрел с подозрением, как и Генхард.

Когда разошлись по кроватям, Яни начала всех знакомить, но мужик и без того знал, кто есть кто. Первым делом он подошел к Генхарду и склонился над ним, как одноглазый коршун над цыпленком.

– А и… чего ты? – Вороненок натянул одеяло до глаз. – Целоваться, что ли, лезешь? С мужиками не целуюсь я! Даже и по-родственному! Даже и при встрече!

– Ты, стало быть, патлатый Генхард, – сказал Зехма. – Потому как патлы у тебя вон аж докуда висят.