– Лодка не выдержит всех, идиотки!! – кричал я. – Разойдись, не то утоплю всех скопом!!

Невысокий борт внезапно уперся мне в ноги, и я, потеряв опору, полетел головой вниз в воду. Шлюпки, к счастью, подо мной не оказалось. Вынырнув на поверхность, я увидел вокруг себя лишь тучи брызг и мельтешащие в воздухе руки, словно крылья мельницы. «Мамочки» перевернули шлюпку, и она плавала в кипящей от сотен тел воде кверху днищем.

– Ника!! – кричал я, отбиваясь от тонущих и орущих женщин. – Ника, ты где?!

Женщины облепили полузатопленную шлюпку, словно мухи гнилую грушу. Многие пытались взобраться на нее верхом, но те, кто лишь держался за ее бока, тотчас стаскивали конкуренток в воду. В ход пошли зубы. Драка за место у шлюпки достигла своего апогея. Я увидел, как лупит лапами по ее бортам гепард, царапает когтями обшивку, рычит, повизгивает, кусает воду, пытаясь выбраться на сухое место, убежать из этого ада, а «мамочка», барахтающаяся в воде рядом, тонет и бьет кулаком кошку по голове. Гепард увидел меня и, по-своему расценив мой взгляд, из последних сил задрал голову и, широко раздувая ноздри, поплыл ко мне, шлепая по воде толстым хвостом. Я искал Нику, уворачиваясь от ударов и отрывая от своих волос руки тонущих «мамочек», словно гигантских пиявок. Гепард, подплыв ко мне, попытался закинуть лапы мне на плечи. Голова его была разбита, и между ушей из косого шрама хлестала темная кровь. Я еще никогда не видел такого молящего взгляда в глазах животного. Кошка отдавала мне свою последнюю надежду, мне, человеку, хозяину, царю природы, и не знала, что царь был бессилен что-либо изменить.

– Плыви отсюда! – крикнул я гепарду и хлебнул воды. – Плыви далеко! Здесь тебя утопят!

Черные глаза молили о пощаде. Я повернулся к гепарду спиной, чтобы не видеть этих пронзительных глаз, в которых, казалось, больше человеческих чувств, чем в глазах «мамочек».

Я нашел Нику за кормой шлюпки. Девушка намотала на руку обрывок снасти и, держась за него одной рукой, второй прикрывала голову от ударов. Все лицо ее было в кровоподтеках, а рука, сдавленная веревкой, побелела, словно была выточена из мрамора. Я подплыл к ней и, расставив руки полукольцом, закрыл Нику собой.

– Мы умрем? – спросила она.

Толпа «мамочек», стоящих на борту, вдруг взорвалась истошным воплем, и женщины посыпались в воду, как гравий с ковша экскаватора. Корпус баржи вдруг стал стремительно уходить в воду, разгоняя вокруг себя волны; корма, приподнявшись над водой, сверкнула медными лопастями винта; испытывая гигантские нагрузки, с оглушительным стоном начал рваться металл; и вся чудовищная махина величиной с трехэтажный дом стремительно пошла в воду. Океан громко чавкнул, заглотив судно, отрыгнул пенящимися пузырями и закрутил на месте гибели баржи воронку. Полузатопленную шлюпку, меня с Никой и десятки уцелевших «мамочек» подхватило течение и понесло на бешеной скорости по краю воронки, методично вырывая из кольца жертву и поглощая ее в бездонной пасти воронки. Вопли женщин превратились в слабые стоны. Нас с Никой накрыло волной с головой, и я почувствовал, как она крепко обхватила меня за шею свободной рукой и прижалась губами к моим губам…

Я думал, что это конец. Водоворот прекратился в тот момент, когда я был готов разжать зубы и вдохнуть воду. Лодка, словно большой поплавок, удержалась на краю воронки и удержала нас.

Когда мы вынырнули и со стоном стали вдыхать воздух, угас последний солнечный луч.