– В чем прав, ваша светлость? – уточнил все еще ошеломленный его вспышкой Юстас.

– В своем предложении, – забормотал Фердинанд, выбивая из прорези портсигара новую папиросу. – В том, что отказывается участвовать в новой олонской сделке. В том, что я не могу вечно стремиться к вершине, какая бы пропасть ни была позади. – Снова щелчок, пламя, дым. – В том, что я боюсь остаться один на один со своей жизнью. Во всем, будь он проклят.

Он помолчал еще немного и в этот раз докурил папиросу до самого основания, едва не обжегши пальцы.

– Я собираюсь принять его предложение. Завтра. Должность валликравского казначея не самое худшее завершение карьеры. И твои нужды будут… Здесь у тебя есть будущее.

Садовник закончил заниматься корнями дуба, закинул лопату на плечо и зашагал прочь, высвистывая нестройные трели. Крестьянину было невдомек, какое крушение только что пережили два строго одетых господина, застывшие в тени раскидистого вяза.

***

Юстас не чувствовал ног. Позже он понял, что их нет. Не было и рук по самые плечи. Не было туловища. Но хуже всего был рубец от вырезанного под корень языка, мертвым комком прижатый к гортани. Все, что он мог, это смотреть и слушать.

Он повернул деревенеющую шею, насколько позволяла проволока внутри, и увидел пригвожденную к полированному щиту голову герцога. В том же ряду смотрели вперед стеклянными глазами головы оленей, кабанов, волков.

Чучела, десятки чучел из коллекции Эриха фон Клокке. Они заполняли пространство стен, выглядывали из темных углов, свисали с потолка. Юстас не смог закричать.

Эрих стоял прямо напротив них, обняв за талию жену, которая казалась неестественно юной в дрожащем свете свечей. Анастасия поднесла трехрогий подсвечник к лицу Фердинанда и приложила тонкий когтистый палец к улыбающимся губам. Глаза герцога были еще живыми.

– Тсс! Нельзя кричать в моем доме, нельзя…

– Мальчикам стоило поучиться у меня, но они не захотели, – бормотал Эрих и качал головой.

– Не захотели, не захотели, – вторила супругу Анастасия.

– Их дело – молчать и слушать…

– Слушать и учиться…

– Теперь будут послушны…

– Будут умнее…

– Станут полезными…

Они прильнули друг к другу, точно молодые любовники, но вместо поцелуя принялись кромсать зубами губы и языки, и черная кровь потекла по их подбородкам. Все головы смотрели на них холодно и безразлично. Юстас не мог ни вырваться, ни закричать. Дергаясь в плену проволочного каркаса, он изо всех сил пытался привлечь внимание патрона, но тот не оборачивался. Глаза герцога постепенно меркли, пока не превратились в два шлифованных кусочка синеватого стекла.

– Тсс! Не шуми, мальчик, – хором обратились к нему хозяева. – Пан гусак любил покричать… Га-га! Что с ним стало, мальчик?

Юстас, холодея, посмотрел в другую сторону – и увидел голову незнакомого мужчины, седого и бородатого, совершенно высушенную, точно мумия.

– Пан гусак был задира, га-га… его ощипали и сварили…

Когтистые пальчики панны Анастасии принялись быстро-быстро выдирать пух из белой тушки гуся.

– Ощипали, ощипали…

Пух начал кружиться в воздухе, свиваться вихрями, взмывать и падать дрожащим ковром. Он залеплял Юстасу глаза, набивался в рот, мешал дышать. Стена позади вдруг стала вязкой, как трясина, и потянула его вовнутрь. Как он ни вырывался, ее хватка становилась все сильнее.

Наконец маслянистая поверхность болота сомкнулась над ним, и Юстас очнулся, хватая воздух пересохшим ртом.

Простыни под ним были настолько мокры от пота, что можно было выжимать.