В конце концов она нацелилась склевать червяка. Жаба так испугалась, что поползла прямо на курицу.

— Эге, да он выдвигает резервы! — сказала курица. — Смотрите, какой ползун. — И курица отвернулась от червяка. — Очень мне нужен такой зеле- ный заморыш! От него только запершит в горле.

Остальные куры согласились с нею, и все ушли.

— Отвертелся-таки! — сказал червяк. — Вот как важно сохранять при- сутствие духа. Но самое трудное впереди — как вернуться на мой капустный лист. Где он?

А маленькая жаба подскочила к нему выразить свое сочувствие: мол, она так рада, что своим уродством спугнула курицу.

— О чем это вы? — спросил червяк. — Я отвертелся от нее без чужой по- мощи. Не угодно ли вам оставить меня в покое? А, вот и капустой пахнет. Вот и мой лист. Что может быть лучше собственного хозяйства? Надо только подняться повыше.

«Да! — сказала себе жаба. — Все выше и выше! Вот и червяк тоже так думает. Только он сейчас не в духе со страху. Все мы должны стремиться ввысь». И она задрала голову, как только могла.

На крыше одного крестьянского дома сидел в гнезде аист и щелкал клю- вом. Рядом сидела аистиха и тоже щелкала.

«Как высоко они живут! — подумала жаба. — Вот бы попасть туда!»

В доме у крестьянина жили два молодых студента. Один — поэт, другой — натуралист. Один радостно воспевал природу, как она отражалась в его сердце, — воспевал короткими, выразительными и звучными стихами. Другой вникал в самую суть вещей, так сказать, потрошил их. Оба были веселыми, добрыми людьми.

— Смотри-ка, жаба, да какой славный экземпляр! — воскликнул натура- лист. — Так и просится в банку со спиртом.

— Да у тебя уже две сидят, — возразил поэт. — Оставь эту в покое. Пусть себе радуется жизни.

— Уж больно она безобразна! Просто прелесть! — сказал натуралист.

— Вот если б мы могли найти у нее в голове драгоценный камень, я бы сам помог тебе распотрошить ее.

— Драгоценный камень! — усмехнулся натуралист. — Силен же ты в ес- тествознании.

— А разве не прекрасно это народное поверье, будто жаба, безобразней- шая из тварей, нередко таит в голове драгоценный камень? И разве не бы- вает того же с людьми? Ведь какие замечательные мысли носил в голове Эзоп или, скажем, Сократ…

Больше жаба ничего не услышала, да все равно она и половины разговора не поняла. Студенты пошли своей дорогой, а жаба ушла от беды — от банки со спиртом.

— И эти тоже толковали про драгоценный камень, — сказала жаба. — Хо- рошо, что у меня его нет, а то бы мне несдобровать.

На крыше дома опять защелкало. Это аист-отец читал лекцию своему се- мейству, а семейство косилось на двух студентов, расхаживавших по огоро- ду.

— Нет на земле твари заносчивей человека! — говорил аист. — Слышите, как они тараторят? А по-настоящему-то у них все равно не получается. Они чванятся даром речи, своим человеческим языком. Хорош язык, нечего ска- зать. Чем дальше кто едет, тем меньше его понимают. А вот мы с нашим языком понимаем друг друга по всему свету, и в Дании, и в Египте. А они даже летать не умеют! Правда, они умеют ездить по «железной дороге» — так они назвали эту свою выдумку, — зато и шеи себе ломают частенько. Мороз по клюву подирает, как подумаешь. Свет простоял бы и без людей. Во всяком случае, мы прекрасно проживем и без них. Были бы только лягушки да дождевые черви.

«Вот это речь! — подумала молодая жаба.