Рено. Нет, я не болен. Постойте, отец, скажите мне еще словечко. На этой неделе через нашу деревню проходил монах-проповедник. Он говорил о гробе господнем, об оскверняющих его язычниках, о святом короле, который снискал себе небесный венец, стараясь освободить его. И он призывал последовать этому благородному примеру и идти походом на язычников и сарацин.

Брат Жан. Вечно одна и та же проповедь!

Рено. Скажите, отец, что это за народ — сарацины?

Брат Жан. Нечестивцы, не верующие в господа нашего Иисуса Христа, поклоняющиеся Магомету и отказавшиеся есть свинину.

Рено. Правда, что они люди жестокие и заставляют своих рабов-христиан претерпевать всевозможные мучения?

Брат Жан. Разумеется. Но к чему все эти вопросы? Разве ты настолько глуп или до того отчаялся, что готов идти умирать в Палестину? Полно! Оставайся лучше в деревне и живи добрым христианином.

Рено. Отец! Я не думаю идти в Палестину. Но еще один вопрос: если человек жесток и зол... значит, он не следует Христу? Значит, он язычник?

Брат Жан. Да. Что ты хочешь этим сказать?

Рено. Да то, что такой человек, хотя бы даже он ел свинину и притворялся, что слушает мессу, — такой человек, если он скуп, жесток и зол, все равно что сарацин, язычник.

Брат Жан. Говорят, будто в Провансе есть эти негодяи сарацины. Да испепелит их огонь святого Антония!

Рено. Я рад, что верно понял доброго монаха-проповедника.

Брат Жан. Рено, друг мой! Немало найдется у нас таких язычников, у которых на плаще нашит крест. Прощай! Не падай духом, и небо умилосердится над тобою. (Уходит.)

Рено (оставшись один, опускается на колени перед покойницей). Добрая моя сестра, дорогая Елизавета! Выслушай мою клятву. Я отомщу злодею, язычнику, убившему тебя! Если никто не захочет помочь мне, я буду мстить один — клянусь тебе спасением моей души!

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Зала в замке Апремон.

Жильбер д'Апремон, Изабелла, Марион.

Изабелла. Ну что ж, вернулся наконец наш бедный Пьер?

Марион. Да, сударыня. Бедняга! Он пришел сегодня утром еще очень бледный. Правда, это ему к лицу, кожа у него теперь, как у благородной девицы, белая-белая... Я никогда не видала, чтоб у мужчин была такая нежная кожа.

Изабелла. Вели его позвать.

Марион уходит.

Какое счастье — иметь таких верных слуг! Этого храброго молодого человека ранили, когда он защищал меня, когда он спасал вам жизнь.

Д'Апремон. Спасал мне жизнь... Ну, пусть он этим не хвастается. Я уж поднялся на ноги, когда англичанин собрался круто повернуть лошадь, чтобы напасть на меня. Я приготовился нанести ему мечом один особенный удар, он мне всегда удается. Впрочем, я люблю Пьера: он отлично ездит верхом, смышлен и храбр. По-моему, у него лишь один недостаток: он пишет и читает.

Изабелла. Но ведь и у меня такой же недостаток.

Д'Апремон. Ты другое дело: ты знатного рода. Но когда мужик знает больше моего, мне это не по вкусу.

Изабелла. И вы полагаете, что кому-либо взбредет на ум сравнить ученость клерка с благородством рыцаря?

Д'Апремон. Ну, все равно. Мне хочется наградить его, и я отдаю его тебе в конюшие. Ты можешь сказать ему от моего имени, что впредь он будет принадлежать тебе.

Изабелла. С удовольствием принимаю его.

Д'Апремон уходит. Входят Пьер и Марион.

Пьер. Сударыня!.. (Становится на колени.)

Изабелла. Спаситель мой! Милый Пьер! Как я тебе благодарна! Я обязана тебе жизнью!

Пьер. Я исполнил долг вассала...

Изабелла. А что, твоя рана все еще мучает тебя?

Пьер. Я больше не чувствую ее, по милости бога и доброго отца Жана.

Изабелла. Когда ты совсем оправишься, ты станешь моим конюшим. Мой отец...

Пьер (радостно). Вашим конюшим!

Изабелла. Так решил мой отец, и я очень довольна.