|
Рузвельт и Томас Дьюи, писала Юше, как важны эти выборы, как она волнуется, и хвасталась, что проделала «огромную работу» в поддержку республиканцев. Но без малого полгода спустя она «ошеломлена» смертью Рузвельта 12 апреля 1945 года и в письмах к сводному брату признается, что теперь сознает масштабность личности Рузвельта и недолюбливала его только потому, что отец всегда ворчал по поводу того, что́ президент сделал с фондовой биржей. И с иронией писала о вдове президента: «Бедная миссис Рузвельт, как, должно быть, трудно оставить Белый дом после стольких лет».
Итак, в июне 1947-го семнадцатилетняя Джеки, умная, уверенная в себе, обладающая огромным творческим потенциалом, покинула Фармингтон, открытая миру с его бесконечными новыми возможностями. С психологической точки зрения любопытен рассказ «Весеннее томление», который Джеки в феврале – марте того же года опубликовала в школьном журнале. Главная героиня, нимфа Дафна, изгнана с Олимпа за то, что подложила Зевсу в кресло кнопку. В наказание он превращает ее в мраморную статую, которая раз в тысячу лет будет оживать при условии, что сделает доброе дело. «Доброе дело… – проворчала Дафна. – Я бы предпочла сделать что-нибудь плохое». Заточенную в статуе, ее перевезли в Нью-Йорк, чтобы украсить один из фонтанов Центрального парка. И вот Дафна решает внушить любовь какому-нибудь юноше, заразить его весенним томлением. Она сходит с пьедестала и целый день, теплый весенний день, проводит с молодым человеком, а вечером возвращается на пьедестал, снова принимает позу, «которая веками заставляла мужчин сожалеть, что девушка сделана из камня», и молит небеса подать ей знак, что она вправду внушила юноше любовь. И в тишине весеннего вечера вдруг раздается негромкий протяжный свист… Летом 1947 года юная Джеки покидала монашескую атмосферу Фармингтона, чтобы стать нимфой в Центральном парке. В школьном ежегоднике под рубрикой «Цель» она написала: «Ни за что не стану домохозяйкой». 3 Воспитание нимфы Умение приспосабливаться к окружающей обстановке не только знаменует эволюционное развитие, но и обнаруживает практическую философию, до которой еще нужно дорасти. К счастью, для тебя процесс адаптации оказался далеко не трудным… Из письма деда, Джона Верну Бувье, к Джеки В середине января 1948 года, в разгар нью-йоркской зимы, Джеки сидела у гроба деда в знакомой гостиной на Парк-авеню. Последние полтора года Майор медленно угасал от рака простаты. Диагноз ему не сообщали, и он находил утешение, читая и перечитывая любимые книги Маколея и Шекспира. Джеки последний раз видела деда в относительно добром здравии на его восемьдесят втором дне рождения в Ласате 14 августа 1947 года. Об этой встрече она, вероятно, вспоминала впоследствии с некоторым стыдом: ей не хотелось покидать веселый Ньюпорт, ведь это был сезон ее светского дебюта, но Черный Джек все-таки увез дочь, желая снискать расположение умирающего отца. При виде смерти Джеки не испытала потрясения: «Я сидела у гроба и смотрела на деда – в темно-синем костюме, со сложенными на груди руками. Раньше я не видела покойников и стыдилась, что это зрелище не произвело на меня более глубокого впечатления». Шокировало ее другое: тетушки Бувье и отец еще до похорон Майора начали цапаться из-за наследства. «Как хорошо, что он не видел, как вели себя его дети». Когда кто-то из рабочих пришел попрощаться и принес к гробу скромный букет фиалок, одна из теток спрятала его под снопом гладиолусов. Потом, оставшись в одиночестве, Джеки вытащила букетик и положила в гроб, причем так, чтобы те, кто станет закрывать крышку, не увидели его. Это был протест против претенциозности. К разочарованию наследников, выяснилось, что из унаследованного в 1935 году состояния в 1,3 миллиона долларов старик промотал куда больше, чем они думали. |
