Кстати, несмотря на «боксерский нос» и другие изъяны внешности Бельмондо ухитрился попасть в число «100 самых сексуальных звезд кино» по версии авторитетного журнала «Empire».

А пока он смиренно выслушивает «мэтра». «Я был обречен играть дебилов, – скажет он в одном интервью. – Если бы у меня были комплексы, я бы пропал».

К счастью, у него не было комплексов. Проходя стажировку в «Комеди-Франсез», он сыграл в клоделевской драме «Объявление, сделанное Мари», в вольтеровском «Кандиде», а потом пробует свои силы в оперетте Франсиса Лопеца «Андалусия» и с наслаждением играет в мольеровских «Скупом» и «Жорже Дандене».

«Нас побьют марсиане…»

В 1956 году Жан-Поль завершает учебу в Консерватории. На выпускном экзамене он должен показать отрывки из классической трагедии, классической комедии и современной комедии. Похвальный лист ему дадут только за одноактную комедию Жоржа Фейдо «Любовь и рояль». Он очень легко и смешно играл человека, разыскивающего эстрадную диву, в которую влюблен и не прочь сделать женой, но… попавшего в другой дом, где живет пианистка, принимающая его за потенциального ученика. На этом немудреном «квипрокво» и была построена пьеса.

Он, конечно, огорчен, что его усилия не увенчались первыми премиями. Суровое и несправедливое решение экзаменаторов перекрывало ему дорогу в «Комеди-Франсез». Утешала только реакция друзей: пока он неприличным жестом прощается со своими судьями, приятели на руках выносят его из зала. Публика тоже выражает неудовольствие. Даже газеты (в частности, «Энтрансижан») не проходят мимо «инцидента в Консерватории».

Естественно, что у него остался «зуб» на Консерваторию, тогда и сегодня – единственное высшее театральное учебное заведение Франции. В 1964 году уже признанным и популярным актером кино он очень резко отозвался о системе подготовки в ней актерских кадров. В «Нувель Обсерватер» его интервью было напечатано под хлестким заголовком: «Нас побьют марсиане…».

«Консерватория устарела, – в явном запале провозглашал Жан-Поль Бельмондо. – Она стала реликтом, где обучают играть одну классику. Прежде это предназначалось для маркиз и кумушек в вечерних туалетах. Теперь этого не достаточно. Теперь надо играть так, чтобы тебя захотели снимать на широком экране, чтобы с тобой считались на телевидении. Маркиз больше нет в зале. Да и сам труд актера сильно изменился. Чему учат в Консерватории? Произносить текст, доносить его до глухарей, сидящих в третьем ярусе. И все! Только не умению разговаривать нормально. Тебя учат орать ради того, чтобы приняли в „Комеди-Франсез“. Попробуйте так поговорить на киностудии, тотчас окажешься на улице. В Консерватории тебя превращают в калеку».

И Бельмондо продолжал:

«Ничто меня так не раздражает, как потуги на „естественность“, когда актер задирает морду вверх и у него такой вид, будто он страдает метафизическим люмбаго, произнося „кушать подано“. Простите, но я так не могу. Что такое подготовка актера? Это когда его учат боксу, мастерству кулинара и парикмахера, учат фехтовать, рубить мясо, чистить обувь, управлять бульдозером, разрезать книжные страницы… Иначе говоря – всему. Ведь его могут попросить сыграть в кино что угодно, только не проблеять текст Мариво… Играя друг для друга, консерваторцы становятся психами, заражаются самомнением, слушая восторги друзей, сидящих в зале. Пока они там учатся, им разрешают ходить только в „Комеди-Франсез“. Франция нуждается в настоящих актерских школах. У нас, скажем, совсем не готовят киноактеров… Нас побьют американцы и китайцы, у которых есть школы.