– Когда вам предлагают сняться в фильме – на что вы обращаете внимание в первую очередь?

– На сюжет. Главное – хороший сюжет. А уж потом смотрю, какая там роль, справлюсь ли я с ней. Подчас мне хочется сняться в том, что предлагают, в другой раз отказываюсь от очень хорошей роли потому, что не охота ее сыграть. Раз уж я имею право выбирать, то для меня главное – именно желание сделать конкретный фильм.

– Не случается ли вам, учитывая ваше привилегированное положение, навязывать сюжет, который вас затронул в том или другом сценарии?

– Бывает. Например, если мне нравится какая-то книга, мне часто хочется снять по ней картину. Но подчас возникают большие трудности, хотя ты и крупная «звезда». Фильм Годара, скажем, мне очень хотелось сделать. А многие продюсеры отвергали сценарий «Безумца Пьеро». Пришлось за него драться. Годар – смелый человек. И он снял эту картину.

– Похоже, на очень скромные деньги, если посмотреть на законченный фильм? Годар быстро снимает?

– Да, очень быстро, и работать с ним неутомительно.

– Он позволяет вам импровизировать?

– Да. Поэтому я так люблю с ним работать. Следуя по четко разработанной интриге, он открывает актерам широкие возможности для импровизации. У него нет никаких шор. Когда я снимаюсь у Годара, мне кажется, что он работает со скрытой камерой. Многие режиссеры с годами, получив много денег под картину, очень меняются. Со времени «На последнем дыхании» Годар ничуть не изменился.

– Но вернемся к разговору о театре. Вам никогда не хотелось поработать в Национальном народном театре («ТНП»), например.

– Вилар мне предлагал сыграть в «Свадьбе Фигаро». Меня это заинтересовало, но тогда я как раз имел много контрактов. И его преемник Жорж Вильсон тоже приглашал туда. Я бы и пошел, если бы не одна закавыка. Все бы решили тогда, что я хочу занять место Жерара Филипа. Хотя это и глупо, ибо Филип был единственным в своем роде и оказал большое влияние на «ТНП». Но это бы не остановило меня, будь я свободен. Хотя этот театр прекрасно обходится без «звезд». Замечательно, что у него свой, молодежный зритель, тогда как в других театрах он намного старше.

– Что значит для вас дружба?

– Очень многое, конечно. Своих друзей я знаю много лет. Лучшие среди них те, которые стали ими в дни молодости, когда я был никем. Дружба предполагает взаимопонимание. Когда нет речи об оказании услуг. Скажем, я еду навестить Мариеля или Рошфора, чтобы доставить им удовольствие. Мы здорово развлекаемся, когда снимаемся вместе.

– А в жизни, что для вас самое важное?

– Семья. Я обожаю своих детей. Увы, мне приходится много разъезжать, трудно быть образцовым отцом. Они потрясающие девочки, и надеюсь, довольны мной. И вообще я так люблю жизнь…

– Что вас больше всего огорчает?

– Нищета. Я был недавно в Индии. Нищету там трудно себе представить, когда живешь в Париже. От этой картины перехватывает дыхание, и она пугает одновременно. Я бывал в бедных странах, скажем, в Испании, но это ничто в сравнении с Индией… Коровы там по-прежнему священны. Если бы они их ели, были бы сытые. Но и это не выход.

– Вас это волнует чисто эмоционально, или вы еще и думаете о том, что надо сделать, чтобы победить нищету?

– И то и другое.

– Вам предлагают сниматься в Голливуде?

– Да. А также для американцев во Франции. Если я поеду в Америку, то лишь туристом. Не для того, чтобы там сниматься. Я слишком привык к нашим методам работы. Плохо зная английский, я буду ограничен в выборе ролей и буду обречен играть французов.