На тот же вопрос отвечает и «не записанное» в Евангелии слово Господне, Agraphon:

Царство Божие наступит тогда, когда два будут одно… Мужское будет, как женское, и не будет ни мужского, ни женского.

«Ты прекраснее сынов человеческих» (Пс. 45, 3). Чем же красота Его больше всех красот мира? Тем, что она ни мужская, ни женская, но «сочетание мужского и женского в прекраснейшую гармонию». Он в Ней, Она — в Нем; вечная Женственность в Мужественности вечной: Два — Одно.

Вот почему и на знамени Жанны, Отрока-Девы, два имени — одно: Jhesus-Maria.

Святость Жанны — одно из лучезарнейших явлений той, идущей от Иисуса Неизвестного к нам, «прекраснейшей гармонии», мужественно-женственной прелести, которая сияет на последней черте между двумя Царствами — Вторым, Сына, и Третьим, Духа.

IV

В детстве Жанна пасла овец и занималась домашним хозяйством, особенно шитьем и пряжей, будучи в них великой мастерицей. «Шить и прясть я умею не хуже руанских женщин», — будет простодушно хвастать на суде.

Матернин подарок, бедное латунное колечко с тем же именем, как потом на знамени: Иисус-Мария; красная, вся в заплатах, домотканой шерсти, юбка, да в чердачной светелке несколько едва покрытых войлоком, вместо постели, досок — все имущество Жанны; а пища — кусок черного хлеба с белым кислым вином или ключевой водой. Но и это все отдает она нищим странникам (их на всех больших дорогах великое множество, по причине долгой и лютой войны). Свято лишь одно колечко хранит. О, с какою, должно быть, пронзительно-сладостной, целомудренно-страстною негою целует на нем потихоньку то чудное, страшное, двойное имя: Иисус-Мария!

Грамоты не знает; никогда ей не училась и не научится. «Я ни А, ни В не знаю», — скажет на суде, тоже как будто хвастая. В книгах ничему не научилась — ни даже в Евангелии, писаном, «временном»; но в сердце ее — неписаное «Вечное Евангелие».

Чем кончает Франциск Ассизский — «наготой, нищетой совершенною» — тем начинает Жанна. «Блаженные нищие» — оба по-разному: тем же будет и золотая парча, чем было бедное рубище для Жанны, но не для Франциска; в этом она сильнее, чем он.

V

могла бы сказать и мать Жанны, так же как мать тогдашнего поэта, Франсуа Виллона.

Отче наш, Богородица, верую, — этим молитвам выучилась Жанна от матери. Слышала от нее и легенду о Михаиле Архангеле, и жития св. Катерины и св. Маргариты. Видеть их могла и на первых выходивших тогда из-под печатного станка картинках, разносимых по селам и городам книгоношами, и в церкви на иконах, где св. Маргарита с кропилом в руке попирала главу Дракона, Змия древнего: «семя Жены сотрет главу Змия».

«Радуйся, Катерина Святейшая, Дева Пречистая и Прекрасная! Я — Архангел Михаил, посланный Богом, чтобы тебе возвестить, что ты победишь их и получишь венец от Господа», — говорит св. Катерине на суде Архангел.

«Так же и мне скажет» — знает — помнит Жанна. Из дому бежит св. Маргарита в мужской одежде и остригши волосы. «Так же убегу и я» — помнит Жанна. «Умер Иисус за меня; умру и я за Него», — говорит св. Маргарита палачам своим. Тело ее сожжено огнем, а душа вознеслась на небо в образе Белого Голубя. «Так же будет и со мной» — помнит Жанна.

VI

К западу, в полуверсте от селения Домреми, находился на холме древний, дремучий лес, куда никто не ходил, от страха кабанов и волков, а у подножья холма, в смородинных кустах, — источник «Добрых Фей Господних», как называли его поселяне, может быть желая окрестить этих древних богинь, «Лесных и Водяных Госпож», то благодатных, то страшных, подкидывавших в колыбели младенцев «судьбы-жребии».