Орест, совершенно трезвый, принес книгу Николаеву и на этот раз говорил с ним совершенно серьезно и не через окно, а вступил в его кабинет на правах полноправного гражданина.

– Позвольте вручить вам, драгоценный гидальго, – заявил он Саше Николаичу, – вашу фамильную реликвию в полной неприкосновенности… вместе с тем я приношу тысячу извинений, что стал невольно причиной исчезновения этой книги! Но в таком случае вы должны главным образом пенять на свою собственную суровость по отношению ко мне. Однако твердость вашего характера наскочила на мою изобретательность.

– Да будет вам молоть вздор! – остановил его Саша Николаич. – Ну принесли молитвенник, и я очень рад этому!.. Надо позвать поскорее господина Тиссонье и отдать ему книгу.

Орест развалился в кресле, положил ногу на ногу и, серьезно подумав, сказал:

– Совершенно согласен с вами и уже заранее вижу ту радость, с которой почтенный француз примет этот молитвенник; он будет счастлив, а я, бедный, останусь в огорчении!.. – И Орест глубоко вздохнул и опустил голову.

– Почему в огорчении? – спросил Саша Николаич.

– Потому что с утра не имел во рту ничего, кроме зубной щетки.

– Вы опять пить?

– Гидальго!.. Это слово «пить» мне не нравится совершенно!.. И потом, уверяю вас, что нынче в высшем обществе принято пить водку; я могу доказать это своим знакомством с господином Люсли…

– С кем? – переспросил Саша Николаич.

– С господином Люсли… тем самым, с которым мы на торгу набавляли цену на молитвенник, а потом он не побрезговал в своей колеснице отвезти меня в трактир. Вы вот этого не делаете для меня, гидальго!

– Вы говорите, его зовут Люсли? – снова спросил Саша Николаич. – Вы наверное помните, что его зовут именно так?

– Наверное. Если вы сомневаетесь, могу принести самую страшную клятву. – Орест высоко поднял руку и торжественно произнес: – Высохни на земле вся водка!

– Да бросьте! – снова остановил его Саша Николаич, – как имя и отчество этого господина?

Орест стал припоминать.

– Видите ли, великолепный гидальго, – убедительно проговорил он, – надо отдать мне полную справедливость, я был уже в известном градусе, когда познакомился поближе с этим господином; поэтому, чтобы вспомнить его имя и отчество, мне непременно надо выпить три рюмки. Велите подать мне их, и я сейчас же вспомню!

– Орест! – серьезно сказал Саша Николаич, – я вам раз и навсегда сказал, что у меня в доме вы водки не получите…

Орест развел руками:

– Твердость вашего характера напоминает скалу. Но, может быть, две-то рюмки разрешите…

– Ни одной…

– Делать нечего, приходится припоминать без водки!.. Звали его, если я не ошибаюсь, Иван Михайлович…

– Иван Михайлович Люсли?!.. А каков он собой?

– Рыжий, с большими темными очками, строго говоря, как выражаются в лучших салонах, в общем такая морда, что хочется плюнуть.

– Странное совпадение! – продолжал удивляться Саша Николаич.

– Но в чем же вы находите странность?

– То, что человека, который воспитал меня в Париже и на попечении которого я рос, звали тоже Иван Михайлович Люсли!

Орест прищурился и покачал головой:

– Нет, мой джентльмен по годам как будто не годится вам в воспитатели!

– Да он им не может быть уже потому, что мой воспитатель умер!