Ну, королю Бутасу нечего беспокоиться, а Намири на этот раз ждет разочарование. Джамалу не грозила опасность, что она забеременеет. Даже в разгар необузданной страсти в бассейне, хорошо помнила Мари, Джамал не пожелал рисковать. Он отнес ее обратно в постель и… предохранил от беременности.

Какого черта это причиняет ей такую боль? Происходящее служит лишь подтверждением того, что она знала с самого начала. Их не ждет общее будущее. Почему же ее память подбрасывает ей смущающие соблазнительные картинки с участием Джамала?

Ее нос сморщился, а глаза защипало. Рассердившись на себя, Мари состроила гримасу. Уже давно она отдавала себе отчет в том, что единственный реальный изъян принятого ею обета безбрачия — это то, что у нее никогда не будет собственного ребенка, а ведь она любит детей.

И любит Джамала… Каким бы ненавистным гадом он ни был, с горечью размышляла она, пряча лицо в подушку и презирая себя за слабость. Ей становилось дурно от одной мысли о Баньяни и Джамале вместе. Да эта принцесса — маньяк! А Джамал не произнес в ее адрес ни одного слова осуждения, когда Мари сообщила ему, кто ее так исцарапал.

Конечно, какое ему дело до того, что Мари так досталось от этой злючки, у которой буйный кровожадный нрав. А ведь Баньяни вполне может стать матерью детей Джамала!

От всех этих мыслей Мари захотелось умереть — пусть он мучается от своей вины так, чтобы стать ни на что не способным как мужчина!

— Не очень хочется. — За сутки, что он не показывался ей на глаза, Мари замкнулась в своем горе. И когда Джамал появился на пороге — мрачный, нервный, как и она сама, — ее чаша страданий оказалась переполнена.

— Понимаю, — проронил он напряженным голосом. — Но будь же благоразумной…

Молчание подавляло. Мари отвернулась к стене. Джамал стоит Баньяни, мрачно подумала она, стараясь возненавидеть его, но это стремление странным образом лишь умножило ее собственные страдания.

— Я совершил ошибку, заманив тебя в Королевство Нботу, — горько посетовал Джамал.

Мари хмуро взглянула на него сквозь упавшие на глаза спутанные пряди.

— Я верил, что смогу осчастливить тебя… хотя бы на время. — Черты его лица заострились. — Теперь я понимаю, что поступил самонадеянно… и даже глупо, непростительно глупо. Поддался своим чувствам. Никогда еще не желал я ни одну женщину так, как тебя. Ты была моей мечтой… о боги, я говорю как мальчишка! — За хриплым, смущенным смешком Джамал попытался скрыть свою растерянность. — Я наивно полагал, что мы неплохо проведем какое-то время вместе, и это не будет тебе ничего стоить. У меня практически не оставалось времени и не было свободы выбора. Я должен был жениться и завести детей. Мне уже тридцать. Критический возраст для холостяка в моем положении…

— Да, — неуверенно прошептала она, пораженная его откровенностью, которой никак не ожидала.

«Ты была моей мечтой», — мысленно повторила Мари, испытывая невыносимую боль. Хотя он говорит о том, что было ей известно с самого начала. Она была его сексуальной фантазией, желанным завоеванием, мешавшим исполнению уготованной ему роли, но ставшим в результате еще более желанным. Он хотел порезвиться напоследок с женщиной, не принадлежавшей к его миру, — сильной, независимой женщиной, которая вряд ли разнюнилась бы, когда все кончится, и принц, конечно, никак не предполагал, что последний холостяцкий загул выльется во что-то значимое.