- Ваше сиятельство, - хрипло отрапортовал он, - я только что с батареи Раевского. Генерал Ермолов послал меня выяснить положение дел на левом фланге, дабы я мог донести обо всем главнокомандующему. Спешу также сообщить вам, что геройскими усилиями наших войск под началом генералов Ермолова и Кутайсова батарея отбита у неприятеля.

- Здесь генерал-квартирмейстер Толь, - ответил Багратион. - Он только что от светлейшего и собирается скакать обратно. Тем не менее, благодарю вас. Судя по вашему виду, вы побывали в самом пекле и, получив ранение, остались в строю. Назовите ваше имя, сударь, чтобы Россия знала, чьей кровью куплено ее освобождение от супостата.

"Да уж, - подумал пан Кшиштоф, - чтобы Россия знала... Право, если я сделаю то, зачем сюда приехал, мое имя действительно войдет в анналы истории рядом с именами Герострата и тех римских сенаторов, что закололи кинжалами Цезаря. Правда, что касается меня, то я предпочел бы небольшую пожизненную ренту даже самой громкой посмертной славе, но, увы, от меня сейчас зависит очень мало, почти ничего..."

- N-ского гусарского полка поручик Огинский, - механически представился он именем своего кузена, надеясь на то, что трюк, который сработал с Ермоловым; сойдет и для Багратиона.

Эффект, однако, получился несколько неожиданным. Багратион вздрогнул, удивленно поднял густые черные брови и внимательно вгляделся в лицо пана Кшиштофа.

- Позвольте, - сказал он с несвойственной ему растерянностью, - если вы Огинский, то с кем же я имел удовольствие беседовать не далее как вчера? Или вы за ночь так сильно постарели, что сделались непохожи на самого себя?

Пан Кшиштоф понял, что попал впросак. Он никак не предполагал, что кузен Вацлав успел не только добраться до расположения русских войск, но и повидаться с самим Багратионом. Ситуация складывалась самая что ни на есть щекотливая, и пан Кшиштоф принялся выкручиваться.

- Виноват, ваше превосходительство, - почтительно сказал он, - но это недоразумение, к которому я давно привык. У меня есть кузен, который служит со мной в одном полку. Он моложе меня, но быстрее продвигается по службе, так что мы оба поручики, хотя и служим в разных эскадронах. Из-за нашей фамилии столь часто возникает путаница, что я давно подумываю о переводе в другой полк. Жаль лишь расставаться с товарищами...

Пан Кшиштоф врал напропалую, почти не слыша собственного голоса и не слишком заботясь о правдоподобии. Уже на середине своей речи он вдруг сообразил, что признаваться в родстве с Вацлавом Огинским ему не стоило: проклятый кузен вполне мог рассказать князю о роли своего родственника в похищении иконы Святого Георгия. "Матерь божья, - в отчаянии подумал пан Кшиштоф, - ну что мне стоило назваться любой из тысяч известных мне фамилий! Вот и все, теперь я пропал окончательно. В лучшем случае меня ждет Сибирь, в худшем - виселица..."

- Любопытно, - сказал Багратион. - Любопытно и не слишком...

Вероятно, он хотел сказать: "не слишком правдоподобно". Пану Кшиштофу почудилось даже, что он услышал это собственными ушами, и его спина мигом покрылась липкой испариной. Он невольно напряг мускулы ног, готовясь бежать, как заяц, кулаками и зубами прокладывая себе путь к спасению, но тут земля у него под ногами слегка содрогнулась, словно где-то рядом сильно ударила копытом лошадь, и прямо у себя над ухом пан Кшиштоф услышал чей-то испуганный крик: "Граната!"

Он резко обернулся, и его глаза, словно притянутые магнитом, мигом отыскали бешено крутившийся на земле черный мячик гранаты, окутанный белым дымком от горевшего и рассыпавшего во все стороны снопы оранжевых искр запала. До гранаты было никак не более трех шагов, и пану Кшиштофу стало окончательно ясно, что он погиб - на сей раз решительно и бесповоротно.