Киж был в точности таким, каким я его представил: мундир, двууголка с опушкой, курносое лицо, чуть бульдожьи глаза навыкат. На полу перед ним лежал мешок – залатанный и объемистый, перевязанный розовой лентой (с похожим часто рисуют новогоднего Дедушку Клауса). А рядом был какой-то рулон – не то одеяло, не то свернутый матрас.

Ни мешка, ни одеяла я точно не создавал. Видимо, мироздание представляло себе Кижа лучше меня.

– Полковник, – позвал я. – Слышите меня?

Киж обвел комнату глазами и остановил взгляд на мне – вернее, на моей шляпе.

– О-о-о, – простонал он, – о-о-о-о!

Похоже, бытие опять было ему не в радость.

– Полковник, – сказал я, – вы меня узнаете?

– Конечно, – ответил Киж почему-то по-немецки. – Ты истязатель, раз за разом вызывающий меня к жизненной муке – и обрекающий затем на боль смертную… Может быть, ты Павел, я не знаю. Зачем ты будишь меня вновь?

Я понял, что дело в черной маске, которую я на всякий случай надел перед процедурой. Должно быть, я выглядел несколько эклектично – кроме маски и треуголки, на мне был оранжевый домашний халат, похожий на монашескую одежду. Мне стало даже лестно от мысли, что древнее творение Павла принимает меня за своего создателя.

– Я не Павел, – сказал я.

– Верно ли это? – спросил он недоверчиво. – Сними свою маску.

Я снял маску – и тут же об этом пожалел.

Бульдожьи глаза Кижа вдруг словно прыгнули к моему лицу, и мне показалось, что какая-то едкая воля кислотой затекла в мой мозг, сразу растворив в себе все мои тайны. Меня будто парализовало, а Киж вглядывался в меня все глубже и пристальней – пока наконец не втянул свою умственную кислоту назад. Только после этого я пришел в чувство.

– Да, – сказал Киж по-русски, – ты не Павел. Теперь я верю.

Сложив пальцы лодочкой (на одном из пальцев блеснул синим камнем большой перстень), он легко вынул руки из кандалов, подошел к столу и сел за него.

–&nb