– В общем, о нем потом поговорим, сейчас вели нести яства. Знаешь сам, какие.

– О, мой господин!

Приложив руки к могучей груди, Марцеллин Сицилиец отвесил глубокий поклон, после чего, оставив гостей в небольшой и чрезвычайно уютной – в отличие от нижнего помещения – зале, загромыхал вниз по лестнице, заорал:

– Эй, повара! Слуги! Тащите все для угощения славных гостей!

Здесь, наверху, было устроено нечто вроде таблиниума – столовой в богатом доме. Невысокие, поставленные буквой «П» ложа для вкушения яств, меж ними – длинный резной стол, который тот час же стал наполняться приносимыми слугами тарелками, блюдами, кувшинами, салатницами и всем таким прочим. У Марцеллина нынче подавали жаренные в оливковом масле пончики с медом, перепелиные, сваренные вкрутую, яйца, орехи, жаренную на вертеле рыбу, отварное, а затем пережаренное со специями мясо двух видов – говядину и свинину, соус из соленых рыбьих кишок – гарум, маленьких, запеченных на углях, птичек, свежие пшеничные хлебцы, вареный горох, кашу из чечевицы, фасолевую похлебку с луком и чесноком… Уф-ф! Виталий, как ни был голоден, а очень скоро наелся, в буквальном смысле слова отвалившись от стола на ложе, Клодий же, несмотря на весьма поджарый вид, на яства налегал с удовольствием и ничуть не выглядел насытившимся. Куда только все и лезло?

Все же пришло место и для беседы, которую господин Клодий вел с таким мастерством, вымогал взятку с такой наглостью, что Беторикс невольно восхитился – вот же, сволочь! Судя по расплывшемуся в самой радушнейшей и дружелюбной улыбке лицу, по искреннему открытому взгляду, свойственному лишь кристальной честности людям, смотритель рынка принадлежал к той категории служащих, уже давно, успешно и даже с некой показушной удалью превративших служебные дела в личную синекуру, естественно, с дозволения вышестоящего начальства, с которым – а как же! – делились. Хапугам такого рода обычно мало было взять «барашка в конверте», о, нет, процесс должен был непременно обставлен так, словно бы все происходило исключительно по-дружески, по-любезному – никто ни у кого ничего не вымогал, упаси, боги, просто один хороший человек сделал – от всей души – подарок другому хорошему человеку – что это, запрещено, что ли? Какими такими законами? Конечно, имелась и другая порода чиновников, молодых и, конечно же, наглых, но еще только начинающих осваивать опасное и такое волнующее ремесло, не имеющее, впрочем, ничего общего со служебными обязанностями, скорее даже наоборот – напрочь их игнорирующее. Бюрократы такого типа на первых порах бывали обычно трусоваты, их даже можно было принудить делать дело и так, из страха наказания или гнева вышестоящего начальства. Приклеенная улыбочка, бегающие глазки, желание понравиться всем в «присутствии», выслужиться… о! Клодий к этой шушере не относился, это была птица иного полета – абсолютно уверенный в своей правоте и полнейшей безнаказанности взяточник. С подобной породой Виталию приходилось встречаться и дома, в России, а потому молодой человек тоже чувствовал себя вполне уверенно, поскольку точно знал, чего от него ожидают. И, конечно же, опытнейший взяточник Клодий, явно это почувствовал, отчего преисполнился к собеседнику… ну, пусть и не самого искреннего уважения, но все же – вполне, вполне. А почему же двум умным людям друг друга не уважать, если каждый из них знает, что хочет от другого?

Беториксу нужно было поскорее выехать в Рим, чему мог воспрепятствовать ушлый смотритель рынка, и чтобы не случилось никакой непредвиденной задержки, нужно было платить, что молодой человек и проделал со всем возможным изяществом, предложив «на городские нужды» изрядную толику серебра.

– Что ж, – ссыпав серебро обратно в мешочек, Клодий довольно покивал.