– Садитесь! Сюда, садитесь!

Александра открыла заднюю дверцу и различила на соседнем сиденье Маневича. Свет уличного фонаря четко обрисовывал его резкий сухой профиль. В машине было темно, светилась только приборная доска.

– Садитесь же, – негромко повторил Маневич, и Александра послушно села в машину.

– Скажите точный адрес! – обернулась к ней блондинка.

Александра сказала, и девушка тихонько присвистнула:

– Одни пробки… Весь центр стоит. Час, не меньше, ехать. Пешком быстрее.

– Поезжай уже! – не без раздражения прервал ее Маневич.

До первого светофора ехали молча. Александра не могла отделаться от ощущения, что все это происходит во сне: знакомство со знаменитым коллекционером, таинственность, которой он окружил их вполне прозаическое деловое сотрудничество, машина, медленно пробиравшаяся через пробки, юная девушка за рулем… Она повторяла про себя слова Марины Алешиной: «Не упускай шанс!»

– Ксения, моя старшая дочь, – внезапно представил девушку Маневич. Машина стояла на перекрестке, пропуская плотный поток машин. Стемнело, и казалось, что по бульвару движется ало-золотая огненная лава.

– Очень приятно, – откликнулась Александра.

Девушка обернулась и вынула из уха наушник:

– Взаимно. Представляете, папа не умеет водить машину! Я сегодня вместо шофера. Наш Эдик отпросился на вечер.

– Следи за дорогой! – нервно перебил ее отец.

Ксения спокойно отвернулась, желтый свет сменился зеленым, машина тронулась с места. Маневич сидел рядом с Александрой неподвижно, скрестив руки на груди, его светлый джемпер становился то оранжевым, то зеленым, в зависимости от уличного освещения. Молчание его, по всей видимости, не тяготило, и он не считал себя обязанным развлекать спутницу разговорами. Александра также предпочитала молчать. Она рассматривала улицы за окном, огни, тени прохожих, сверкающие витрины. Шел одиннадцатый час, но всюду кипела жизнь, кафе и рестораны были заполнены. Художница любила это время суток, и если ей случалось возвращаться домой поздно, она останавливалась возле освещенных витрин и окон. Все они представлялись ей огромными картинами, сияющими в темноте, картинами живыми, загадочными, непредсказуемыми.

– Вы сейчас свободны?

Странно поставленный вопрос Маневича застал художницу врасплох. Она не сразу сообразила, что он имеет в виду, и запоздало подтвердила, что совершенно свободна, не считая мелких заказов на реставрацию.

– Это хорошо, – сказал Маневич. Он умудрялся говорить одновременно раздраженным и равнодушным тоном. – Я вам собираюсь задать много работы.

– Я люблю работу! – Александра рискнула улыбнуться. Маневич не ответил на ее улыбку и продолжал:

– Марина сказала мне, что вы хорошо умеете продавать и у вас большая клиентская база. И главное, вы не болтливы. Это важно для меня.

– Марина все сказала верно, – борясь с волнением, кивнула Александра. – Если что-то не продается в России, я сразу предложу за рубеж. А некоторые вещи лучше сразу на вывоз. Смотря что…

– До этого еще дойдем, – Маневич взглянул на часы, поморщился и обратился к дочери:

– Слушай, мы так до часу ночи будем ехать! Может, как-то переулками попробуешь?

– Я еду единственной дорогой, которая едет, – хладнокровно ответила девушка.

Маневич откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Александра, косясь на его профиль, вновь подумала, что этот человек сильно волнуется, хотя умело это скрывает.