— Да, тут на шанцах было довольно жаркое дело, но все-таки ни у меня, ни у моего коня не пропало ни одного волоска, и на этот раз мне уже удалось спасти и ранец, и всю добычу. Судьба, как нежная мать, особенно любит тех, кто доставляет ей больше всего забот; потому она и привела меня к вам и к вашим домочадцам, господин бургомистр!

— А я прошу вас, — сказал Питер, — причислить себя к числу моих близких. У нас есть на дворе две уютные комнаты; если это вам будет угодно, их приготовят для вас.

— Очень рад, — ответил юнкер Георг. Подавая руку юнкеру, бургомистр сказал:

— Меня призывает моя служба; но вы можете сказать женщинам, что вам на первое время необходимо и когда вы рассчитываете поселиться у нас. Чем раньше, тем приятнее для нас. Не правда ли, Мария?

— Добро пожаловать, юнкер Георг! Теперь мне нужно пойти взглянуть на мою больную, которая лежит у нас. Варвара выслушает, что вам будет угодно.

Бургомистерша взяла руку мужа и вместе с ним вышла из комнаты.

С юнкером осталась одна вдова, которая старалась разузнать обо всем, чего бы он мог пожелать. Затем она пошла к своей невестке и, найдя ее у Хенрики, воскликнула, всплеснув руками:

— Вот человек-то! Я, старуха, говорю вам, фрейлейн Хенрика, что во всю свою жизнь я не встречала такого человека! Сердце, какое сердце, и притом такая красота! Кому уж раз дает что-нибудь счастье, оно дает полной мерой, и кто имеет, тому дастся! Это золотые слова!

Бургомистр намеревался отправить Хенрику на носилках, в сопровождении парламентера, до испанской линии, и доктор уже больше не возражал против ее желания отправиться. Вероятно, уже сегодня ей придется выехать.

Она задумчиво стояла на балконе и смотрела на двор. Некоторые окна в правом здании были открыты. Траутхен, вероятно, встала рано, так как вместе со своей молодой помощницей, несшей за ней разные щетки и швабры, она вышла из помещения, назначенного Георгу. Затем появился Ян с большим креслом на голове. За фризом бежала Лизочка с криком:

— Дедушкин стул тети Бэрбель! Где же она будет отдыхать после обеда?

Хенрика поняла эти слова и подумала сначала о старой доброй Бабетте, которая до сих пор еще была способна к нежным чувствам, затем о Марии и о человеке, который должен был поселиться внизу. Порваны ли старые узы, некогда связывавшие бургомистершу с прекрасным юнкером, и не держатся ли они хотя бы еще на тонкой нити? Ее охватил легкий ужас. Бедный мейстер Питер, бедная Мария! Хорошо ли было как раз теперь покидать молодую женщину, протянувшую ей в тяжелую минуту руку спасения? Но какое огромное расстояние было между чужой и ее родной сестрой! Каждый день, которым она продолжала наслаждаться в этом мире, представлялся ей кражей у Анны, с тех пор как в ее письме к мужу, единственном письме, находившемся в портфеле убитого, прочла, что сестра больна и живет вместе со своим ребенком в бедности.

Анне необходима была помощь, а, кроме самой Хенрики, никто не мог помочь ей.

С помощью Варвары и Марии девушка уложила свои вещи. Еще до обеда все было готово к отъезду, но она не могла отказать себе в удовольствии сегодня в первый раз пообедать со всей семьей в столовой. Питеру помешали явиться к обеду; она заняла его место и за напускной, шумной веселостью скрыла горе и заботы, наполнявшие ее сердце. В сумерки бургомистерша и дети последовали за нею в ее комнату; она велела принести себе арфу и запела. Сначала ее низкому голосу не удавались некоторые ноты, но как снег, который, скатываясь с горной вершины в долину, скользит сначала медленно и с остановками, а затем, быстро разрастаясь и делаясь все тяжелее, превращается в твердый шар, так и ее низкий голос постепенно становился все сильнее и увлекательнее, и когда, наконец, она прислонила арфу к стене и, измученная, подошла к стулу, Мария схватила ее руку и сказала взволнованно:

— Останьтесь у нас, Хенрика!

— Я не имею права, — ответила девушка.