Отец усмехнулся. У родителей всегда должны быть тайны прошлого…

— Счастье, что она не нужна тебе. Ты выросла хорошей девочкой. Мы все, занятые исключительно своими Делами, запутавшимися душами и суетой, очень виноваты перед тобой. Ты платила нам отстранением… Инна не понимала, не хотела понимать, что мы тебя от рождения обрекли на слишком сложную жизнь. Знаешь, я часто жалел о том, что я не твой отец и что у нас с Инной не было детей. Теперь слишком поздно… Она как раз из породы людей, не нуждающихся в чужой любви. Для нее главное — любить самой. Бывают женщины, готовые все отдать, лишь бы любили их. Таких больше, но Инна не из их числа. Она может прекрасно обходиться одним своим чувством, с наслаждением и страданием рассказывая о несбыточных мечтах по поводу горячей несостоявшейся любви к ней.

А я? — подумала Маша.

— И ты… ты никогда не пробовал найти ей замену?.. Прости… Мама вспоминала об одном твоем романе…

Отец снова усмехнулся. У него опять был тот же самый, хорошо знакомый Маше скомканный, смятый рот.

— Понимаешь, никогда! Звучит странно? Но это правда… Роман — это Иннина фантазия. Экая заслуга: всю жизнь прожить возле одной юбки! Все равно что пришел в гости, стол заставлен всякими яствами, а ты весь вечер сидишь в уголочке и ешь один винегрет.

Из кухни тянуло ванилью и какао. Очевидно, Вера Аркадьевна затеяла десерт. Отец, конечно, не замедлил ей доложить, что Маша обожает сладкое.

— Я слишком долго пытался изменить ситуацию… Чересчур долго старался заставить ее полюбить себя… И делал все наоборот… Словно назло самому себе… Я уверовал в проклятую идею, что за свое счастье надо бороться. Кто только внушил мне эту глупость? Счастье не революция, и с судьбой не поспоришь, это нелепость. Но я не пытался отклониться от намеченного пути и выбранной цели, упрямо и тщетно сражаясь за любовь. Я ее добивался, добивался и добивался… А потом просто перегорел… Бывает, наступает время, когда ломать жизнь и самого себя слишком поздно… Когда ты больше ничем не владеешь и теряешь даже то, что когда-то имел… Хотя я ничего не имел… Даже детей… Мне оставалась одна работа, но это такая малость…

— А… — начала Маша и осеклась.

— Почему Дмитрий не бросил семью? Я до сих пор не понимаю этого, — медленно продолжал отец, угадав ее незаданный вопрос. — По-моему, любовник чаще всего напоминает бумеранг: он все равно вернется к жене…

Маша сжалась в кресле: все равно вернется… А разве ей нужен другой вариант?..

— Этот ее блокадный мальчик… — Голос отца выдал его не успокоившуюся с годами, такую же болезненную, как раньше, ненависть. — Его ребенком вывезли из Ленинграда Ледовой дорогой жизни. Он сирота. Инна всегда гордилась, что Дмитрий всего добился в своей жизни самостоятельно…

Отец пригладил волосы. Заходящее оледеневшее солнце нехотя мазнуло блеклым красноватым светом его идеально отутюженную рубашку и зарылось в тяжелые облака.

— Ты вряд ли это помнишь… Хотя уже ходила в школу… — снова заговорил отец. — Я получил рекомендацию в Союз писателей на Совещании молодых писателей в Софрино. Один семинар там вел Аксенов. Он был еще в России. Мы — двадцать с небольшим! — нахальные, глупые, толклись возле него, не давая даже спокойно пообедать, совали в руки свои первые рассказенки… У него тогда в столе лежали семь неопубликованных романов… Он выглядел уставшим, но никогда не отказывался прочитать наши рассказята и высказать свое мнение.