Отец – тот был переменной величиной. До тринадцати лет Руслан и не ведал ни о каком отце. Потом в их квартире вдруг появился высокий человек с красивым резким лицом – как две капли воды похожий на черкеса с картинки в книге стихов Лермонтова, только без папахи и бурки. И мать, смущаясь и пряча глаза, сказала ему, что это его отец, Адлан Умаров.

Руслан, еще разгоряченный дворовой игрой, неловко топтался у порога. Понимал своим ребячьим умом, что нужно как-то отреагировать, обрадоваться или, наоборот, разозлиться. Но ничего такого не чувствовал, только неприятно было, что в доме расселся незнакомый дядька, и хотелось побыстрее сбежать обратно во двор.

Отец потом долго разговаривал с ним, объяснял, что семью его родителей переселили из Чечни в Казахстан после войны. Что он вырос в этом самом городке, полюбил его мать, Галину, а потом семья решила перебираться обратно, на родину, и ему пришлось уехать.

– Я ничего не знал о тебе, Галина мне не сказала, – с легким акцентом говорил отец.

– Почему? – вскинул дотошные, голубые, как у матери, глаза Руслан.

– Ты не должен осуждать мать! – резко бросил Адлан. – Мать – самая главная женщина для мужчины. Твой долг – уважать ее, слушаться и заботиться о ней. Мы с Галиной не могли быть вместе. Ты еще мал, тебе трудно будет понять… У меня в те годы уже была жена, у нас женятся рано. И Галина понимала, что я не брошу свою семью, а о ребенке мне не сказала, потому что боялась, что я не оставлю тебя ей, увезу с собой на родину.

Руслан пожал плечами:

– Я бы и сам никуда не поехал. Я с мамой хочу жить!

Мужчина рассмеялся и потрепал его по выгоревшим за лето волосам.

– Тогда я сам буду приезжать к тебе. Договорились?

Он действительно приезжал потом каждый год, привозил подарки, оставлял матери деньги. Со временем Руслан привык к отцу, можно сказать, даже подружился с ним.

И все-таки отец был редким гостем, из ряда вон выходящим событием, а вот мать была в его жизни всегда. И понять, что ее теперь нет, было невозможно, немыслимо. Что она не будет больше напевать по утрам, готовя для него завтрак, не будет спешить на фабрику, машинальным движением подкрашивая губы у зеркала в прихожей, не будет устало пилить его за двойки и продранные на коленях штаны.

Стоя у больничной койки, вглядываясь в ее бледное и такое спокойное теперь лицо, Руслан пытался представить себе жизнь без матери и не мог. Рассеянно соображал, как же будет теперь сам готовить обед, как со старенькой заштопанной авоськой будет отправляться на базар. И никак не мог вспомнить, где мать хранила эту авоську – в стенном шкафу? Или в сундучке в прихожей? И от этого, от того, что не мог вспомнить такую простую вещь, почему-то было страшнее и тоскливей всего.

Однако ничего этого делать Руслану не пришлось: через два дня после похорон матери отец забрал его в Чечню. Поначалу все было ему чужим здесь, в большом доме его отца в пригороде Грозного: и язык, и обычаи, и люди. Совсем другой, какой-то несоветский, несовременный уклад жизни: верность древним клановым традициям, которых он совсем не знал, раз и навсегда заведенные, никогда и никем не нарушаемые порядки, беспрекословное подчинение старшим.

Жена отца Мадина, невысокая, рано постаревшая женщина в надвинутом на лоб платке, с вечно опущенными в пол глазами, старалась заботиться о Руслане, даже баловать, он же сильно тосковал по матери – веселой, напевающей, смешливой. Ватага бойких черноглазых мальчишек – сыновей отца и Мадины – не слишком охотно принимала его в свою компанию. Странным казалось, что в определенные часы вся семья встает на молитву, все бормочут какие-то непонятные слова и кланяются строго на восток.