На улице, шагая рядом с женщиной в босоножках, Карла почувствовала себя совсем худо. Глаз так болел, что она почти ничего не видела перед собой, а над бровью что то острое, по ощущениям, прокалывало голову насквозь. Но хуже всего было знать, что мамы дома нет и придется тащиться обратно в ненавистную школу.

«Не волнуйся, – прошептал Чарли. – Я что нибудь придумаю».

Ох, ты уж поторопись…

– Код то знаешь? – спросила у подъезда помощница в босоножках. Конечно, Карла знала. В подъезд они вошли, но, как и ожидалось, на стук в дверь с номером семь никто не открыл.

– Наверное, мама вышла за молоком, – в отчаянии сказала Карла. – Давайте подождем в квартире, она сейчас вернется.

Карла всегда входила домой сама, когда мама была на работе. Она переодевалась, немного прибиралась – собираясь утром, мама всегда металась по квартире, раскидывая вещи, – и начинала готовить на ужин ризотто или пасту. Однажды, заскучав, она залезла под мамину кровать, где хранились «особые вещи». Там нашелся конверт с фотографиями, и на каждой был молодой человек в сдвинутой набок шляпе и с самоуверенной улыбкой. Внутренний голос подсказал Карле положить фотографии обратно и ни о чем не спрашивать, но, когда мамы не было дома, она иногда залезала под кровать и рассматривала фотографии.

Однако сейчас, принеся стоявший в конце коридора стул, она увидела, что ключа на обычном месте – на карнизе над дверью – нет. Номер семь. Счастливое число, сказала мама, когда они переезжали. Нужно только подождать, пока удача их найдет.

Если бы только у Карлы был ключ от задней двери, к которой можно подобраться по замусоренной территории за домом! Но запасной ключ был у Ларри, чтобы он мог прийти когда вздумается и немного отдохнуть с мамой. Мама всегда шутила, что у него отдельный вход на первый этаж.

– Я не могу оставить тебя одну, – укоризненно протянула помощница в босоножках, будто Карла была в чем то виновата. – Пошли обратно.

Только не это! Карла боялась Кевина, да и других детей. Чарли, ну сделай же что нибудь!

И тут она отчетливо услышала приближавшиеся к ним шаги.

Глава 5. Лили

«Обжалование.

Обжаривание.

Обваривание».

Джо Томас пишет на листе бумаги, сидя напротив.

Стянув волосы на затылке (обычно я заправляю их за уши) и стараясь не обращать внимания на запах капусты, доносившийся из коридора, я снова посмотрела на три слова, начертанных на бумаге. Импозантный мужчина, с которым я поздоровалась час назад, исчез. Сидевший передо мной человек не произнес ни слова за целый час. Вот он отложил ручку, ожидая, что я заговорю. Отчего то он уверен, что я буду играть по его правилам.

Кого то это могло обескуражить. Но тут пригодился мой подростковый опыт. Когда Дэниэл был жив (я до сих пор с трудом произношу эту фразу), он писал слова и предложения, как хотел, – вверх ногами, справа налево, в случайном порядке.

Он не умел, не мог иначе, утверждает наша мать. Но я знаю, что мог. Когда мы оставались вдвоем, брат писал нормально. Это игра, говорили лукавые искорки в его глазах. Присоединяйся! Мы против них!

Я заподозрила, что Джо Томас затеял со мной игру. Во мне проснулась неожиданная сила – по телу даже пробежала дрожь. Не на того напал. Я наизусть знаю эти фокусы.

– Обжалование, – раздельно и твердо произнесла я. – Это можно интерпретировать разными способами, не правда ли?

Джо Томас защелкал каблуками. Щелк, щелк. Щелк, щелк.

– Безусловно. Но не все так думают. – Он сухо усмехнулся, будто те, кто так не думает, многое теряют в жизни.