Юноша что-то тихо простонал, вскрикнул.

Томбс с поспешностью протянул к его губам кружку с водой, но пассажир прикрыл глаза и медленно, отрицая помощь, покачал головой.

Томбсу хотелось или крепко уснуть, или немедленно броситься за борт.

Заслышав стук боцманских башмаков на трапе, Томбс решился, рванулся из своего угла к юноше, прошептал, придвинувшись к нему вплотную.

– Держись, дружище, прошу тебя! Вы же ведь не поссоритесь, верно?! Держитесь, ладно…

Этим же утром их высадили с парохода в случайном городе, где, как всегда, были предусмотрены привычные экскурсии для других пассажиров.

Тяжёлые шаги, опущенные плечи, одинаково бледные лица – они с общей неуверенностью, торопливо, не держась уже за руки, сошли по деревянному трапу на берег.

Матросы и официантки смотрели на такое бегство украдкой, со шлюпочной палубы, из-за занавесок салонов и ресторана, юнга напрасно махал им на прощание, стараясь быть замеченным, одна из младших девочек-пассажирок не сдержалась и громко заплакала.

Наступила тишина.

Старший матрос Томбс грохнул пустой кружкой по столу.

– Так всё и было, ребята.

Толпа вокруг него зашевелилась, сразу же высунулся из первых рядов беззубый инвалид, смачно сплюнул на пол.

– Денег она у него, что ли, попросила?

Бродяги дружно захохотали. Татуированный моряк жадно задышал в лицо Томбсу.

– А ты, приятель, тоже на что-то рассчитывал? Ну, с этой…, с пассажиркой-то?

Старший матрос Томбс ещё раз пристукнул глиняной кружкой о стол, поднялся со скамьи, одёрнул тужурку, строго посмотрел на незначительного ростом пьяницу.

– И среди видевших Канарские острова бывают болваны.

Хозяин заведения, за свою жизнь наблюдавший много конфликтов среди серьёзно настроенных мужчин, подскочил к Томбсу, требуя немедленного расчёта.

Старший матрос бушевал, но не действием выпитого рома, а желанием защитить то, что долгие годы держало его душу в правильном и нежном тепле.

– Эх вы! Ничтожные ваши личности, мелкие ваши желания! Идите в свои заморские страны, убивайте своих китов и дальше!

Совсем ему расхотелось говорить с этими морскими сволочами.

Ноги сами несли к зоопарку, но Томбс сделал над ослабевшим характером большое сознательное усилие и вернулся к вокзалу. Зачем ему идти куда-то ещё? Главное он уже видел.

Он, один, чувствовал всё. Нельзя же было рассказывать и дальше таким черствым, непонимающим людям о своей громадной нечаянной радости. К чему им знать об этом?!

Совсем недавно, на аллее зоопарка, он увидал ту девушку, юную пассажирку с того самого парохода. Нежную, красивую. И даже этого события хватило бы старшему матросу Томбсу для собственного тихого счастья на многие годы вперед. Но…

По спуску мощёной дорожки, незаметно выглядывавшей из-за больших деревьев, к ней тогда подошли двое, статный молодой господин и маленький кудрявый мальчик с солнечным лицом. Мужчина был широк плечами, в дорогом костюме, сильная ладонь в тонкой перчатке бережно лежала на плече мальчугана.

Женщина, мужчина и ребенок с внимательной доверчивостью смотрели в глаза друг другу, вместе смеялись, держались в круг за руки.

Мужчина на секунду отвлёкся, привычно охраняя покой дорогих ему людей, оглянулся по сторонам. Увидал изумленного Томбса. Узнал.

Тот же взгляд – как нож. Как уверенный сильный стальной клинок. Как приказ не узнавать.

Через мгновенье мужчина спокойно, на прощанье, улыбнулся Томбсу.

И они втроём ушли по аллее.

«Господин-то строгий, в штатском костюме. Наверно давно уже отошёл от морских дел. Ну и правильно, ну и нечего… Морякам не всегда удаётся правильно воспитать сыновей, сыну нужно видеть отца каждый день».