Но, несмотря на пришедшее осознание, я бы солгала самой себе, если бы сказала, что чувствую к Эрану только желание.

Мне вдруг повторно стало плохо. Потому что каленым железом в памяти вспыхнула реплика синеглазого: «Киран, если ты чувствуешь ко мне только желание и ничего больше, я не буду тебя удерживать». Так, получается, Эран знает!

Я застонала повторно.

Эран знает. Знает про то, что влечение молоденьких будущих эйтн создается искусственно. Он знает! Не в этом ли причина, что повелитель Иристана изначально отказался от дочери хассара Айгора? И тогда совершенно понятной становится его фраза. И он бы отпустил, действительно отпустил, не скажи я правду о своих чувствах. И я его понимаю — кому приятно полюбить того, кто не то что даже не любит, но и хочет не по собственному желанию. Интересно, а воины знали, что влюбленные в них девушки эйтны?

Погладив мордочку Икаса, я поднялась, перестроила сейр на режим съемки, чтобы сохранить и расшифровать. Нет, в принципе, все понятно, и все же много доказательств не бывает, а я хочу разобраться в ситуации.

Спускаюсь ниже, еще примерно через три тысячи шагов начинается легкое головокружение. Остановилась, глянула на Икаса — Снежная смерть признаков беспокойства не проявлял. Сделала глубокий вдох — тоже ничего странного не ощутила, разве что с кислородом тут было туго, но оно и неудивительно — подземелье. А надписи закончились еще полторы тысячи шагов назад, и сейчас имелся только тоннель — серый, темный, грустный.

Спустя еще восемьсот шестнадцать шагов мы уткнулись в перекресток — тоннель разделился на три хода. Усилив свет, я присмотрелась к ходам — уходящий вправо использовался часто, местами блестел даже, стертый многочисленными ногами, средний тоже использовался нередко, но казался более заброшенным — а вот в левый никто не ходил. Вообще.

— Пошли налево, Икасик, — со смешком предложила.

Шерстюсик против выбранного направления не возражал, так что мы пошли налево и почти сразу пожалели, особенно Икас — здесь все было покрыто мхом. И ладно я, я в обуви, а вот зверю шагать было заметно неприятно.

Шли долго, шагов четыре тысячи пятьсот пятьдесят — четыре тысячи пятьсот девяносто, точнее сказать не могу, так как несколько раз поскальзывалась, отсюда и неточности в подсчетах. По всему выходило, что я уже три с половиной часа нахожусь в подземелье — не слабо. Откровенно злюсь на себя за отсутствие воды и еды, все же не на поверхности, где проблема решается быстро, должна была бы подумать. Обязана просто. И если не о себе, я-то протяну, то хотя бы об Икасе. Успокаивало лишь одно — в любом случае в течение суток смогу вернуться.

В следующее мгновение я так уже не думала! Потому что впереди обнаружился сидящий у стены скелет! Даже уже не труп, а высохшие, обтянутые кожей кости. Я присела рядом на корточки, запретив Икасу приближаться, усилила свет, осмотрела тело. Видимых повреждений нет, никаких. Истлевшая одежда целая, лицо чуть тронутое мутацией, рядом с левой рукой чашка…

— Грр, — прорычал шерстюсик на уже пустую тару.

— Яд? — скорее догадалась, чем спросила я.

Рядом со скелетом увидела слово, одно. Нацарапанное чем-то темным. Судя по символам, язык тот же, что и у надписей, разукрасивших тоннель вначале. И вот если с теми надписями было все ясно и никакой важной информации они в себе не несли, этой надписью я заинтересовалась. Настроила сейр на слабый сигнал, подключилась и попыталась вспомнить, о каком языке говорил Эран.

И вот она странность — я почти дословно прямо сейчас могу вспомнить, что говорил мне Араван, а фразу, произнесенную тар-эном, никак.