|
Между ним же и мной стоял непреложный утес Св. Елены. Ибо только он: – “Марина, у вас глаза совсем как у дриады…” – я, по совершенно чистосердечной ассоциации: – “А какой ужас, что на Св. Елене не было ни одного дерева, то есть были, но как раз не там, где был Наполеон. Вы бы, если бы жили тогда, убили бы Hudson Low’a?” Как же тут было продолжать о дриадах? Дриаду я назвала не случайно, ибо жених был ими – дриадами, наядами, русалками и весталками – начинен. Перепробовав на мне всех героинь древности и Мережковского и отчаявшись когда-либо что-либо в ответ услышать, кроме проклятий Марии-Луизе и восхвалений гр. Валевской, приехавшей к нему на Эльбу, жених, наконец, отстал: отвалился. Шли еще четырехстраничные стихотворные посвящения, шли еще честные, в упор, взгляды, заставлявшие меня (ибо для того и шли!) опускать глаза, но все это было уже на авось, про запас, “впрок” – на случай, если Ася, действительно, не… А Ася – люблю девическое тринадцатилетие! – действительно не – и ни за что.
– Когда же вы, Ася, оставите все эти сеновалы и костры в унижающем вас обществе всяких Мишек и Гришек? Когда же вы, Ася, наконец, вырастете?
– Для вас – никогда.
– Наконец, прозреете?
– На вас – никогда.
– Как вы еще молоды! Слишком молоды!
– Для вас – навсегда.
В Москве же Толины дела еще ухудшились, ибо в Тарусе земля слухом полнилась: слухи доходили водою, сама Ока рассказывала жениху, с кем вчера на дырявой лодке каталась его тринадцатилетняя невеста, с кем на песках до трех часов утра и полной хрипоты орала: “Трансваль, Трансваль, страна моя”… В Москве же все следы заливали ливни и заметала метель. Впрочем, первая обо всем извещала сама Ася.
– А я с одним реалистом познакомилась, Толя, у него вот такие глаза! Черные, как у Пушкина.
– У Пушкина глаза были голубые. (Цитата.)
– Врете, Толя, это у вас голубые. Зовут его Паша, а я зову пашб. – И т. д., и т. д. Нужно сказать, что Ася была очень хорошенькая – милой, особой, своеобразной грации, и если не крушила сердец, то по своей, безмерной уже тогда, человеческой и женской доброте, прекращавшейся только на Анатолии.
– Если бы вы еще походили на Анатоля из “Войны и мира”, – задумчиво говорила она, глядя на него то с правого бока, то с левого, – но так как вы похожи на Левина, и даже не на Левина, а…
– Вам слишком рано дают читать серьезные книги… – перебивал жених, чтобы не услышать, на кого похож.
– А такая книга, как вы, – не рано? Такие книги лучше не читать никогда.
* * *
– Папа, как тебе нравится Анатолий?
– Наш новый дворник?
– Нет, папа! Наш дворник – Антон, а это – студент, Тихонравов.
– А-а-а… Он, как будто, не особенно далекий? – (И, когда мы уже думали, что вопрос исчерпан.) И от него какой-то странный запах…
И эта аттестация – в ответ на “petits soins”[4 - Здесь: подобострастие (фр.)], которыми он окружил отца, на постоянные, в беседе, латинские и греческие цитаты, на весь труд по будущему состоянию зятя, состояние, которое отцу, по его простодушию и нашим с Асей годам и главное – складу, и в голову не могло прийти. |
