Мое отношение к сексу было двойственным. С одной стороны, я предполагала дождаться серьезной любви — которая придет, может быть, только в браке. Но с другой стороны, страшно хотелось узнать, почему вокруг этого всегда такая шумиха; мне не терпелось стать опытной и грешной. И поэтому, целых шесть недель 66 спустя, я отправилась в клинику при колледже и

вернулась оттуда с рецептом на противозачаточные пилюли, которые, по словам Дарси, не способствовали набиранию веса. Через месяц, вдобавок обезопасившись презервативом, мы с Джоуи это сделали. У него тоже все было впервые. На две с половиной минуты время остановилось. Дарси сказала, что когда она в первый раз занималась сексом с Карлосом, ощущала то же самое. И вовсе не было так больно, как пугала Аннелиза. Мне стало по-настоящему легко оттого, что это наконец случилось; я с гордостью готова была присоединиться к своим подругам, которые уже стали настоящими женщинами. Мы с Джоуи обнялись, лежа на нижнем ярусе кровати, и сказали, что любим друг друга. Наш первый раз был лучше, чем у большинства моих знакомых.

Но той же весной два тревожных сигнала сообщили мне, что Джоуи — вовсе не мужчина моей мечты. Во-первых, он вступил в студенческую организацию и отнесся к этому чересчур серьезно. Однажды, когда я поддразнила его насчет «секретных знаков», он сказал, что если я не уважаю организацию, то не уважаю и его. Скажите пожалуйста! Во-вторых, Джоуи был помешан на баскетболе, готов был спать в палатке возле касс, чтобы получить билет на большую игру, раскрашивал лицо в синий цвет и прыгал как сумасшедший вместе с другими фанатами «Кэмерон крэйзи». Все это было чересчур, но я думаю, что была бы снисходительнее к его энтузиазму, будь он родом из Нью-Хэмпшира или какого-нибудь другого штата, где не так сильно любят баскетбол. Но он приехал из Индианы. Его отец играл за тамошнюю команду, и девизом Джоуи как болельщика было «Я люблю Университет Дьюка с самого начала и особенно Бобби Харли, потому что однажды он выпивал с моим отцом». Я закрывала глаза на все это, и мы оставались вместе еще два года.

Однажды вечером, после того как «Уэйк-Форест» выиграл у команды Дьюка всухую, Джоуи пришел ко мне злой как черт. Мы начали ссориться. Поводом послужили сущие пустяки: он сказал, что я храплю и раскачиваю кровать, когда ворочаюсь (а как бы вы сумели не раскачивать двухъярусную кровать?). Я пожаловалась, что он периодически путает наши зубные щетки («и это ты мне говоришь?»), потом мы начали обвинять друг друга в более тяжких грехах. Остановиться было уже невозможно. Он назвал меня занудной зубрилкой, я его — мартышкой, которая искренне верит в то, что рожа, раскрашенная синей краской, приведет команду к победе. Он посоветовал мне сбавить обороты и вспомнить об элементарных приличиях, прежде чем лезть на стену.

На следующий день Джоуи пришел с очень торжественным видом, и его характерное вступление «нам надо поговорить» разительно отличалось от слов «мы всегда будем вместе». Я была более удивлена, нежели огорчена, но согласилась, что, может быть, нам действительно стоит идти по жизни в одиночку — то есть фактически поискать себе других партнеров. Мы пообещали, что навсегда останемся друзьями, даже несмотря на то что, как я знала, у нас для этого было слишком мало общего.

Я не пролила и слезы, пока не увидела, как на вечеринке он держит за руки первокурсницу Бетси Уингейт. Мне бы не хотелось, чтобы он снова взял меня за руку — я знала, что испытаю от этого лишь грусть и обиду. И горечь при мысли о том, что я упустила Хантера, у которого теперь в подружках такая же интеллектуалка, как и он сам.

В редких случаях, когда мы как бы менялись ролями, я звонила Дарси, ища у нее утешения. Все же родственные души. Она советовала мне не оглядываться назад, говорила, что у меня в любом случае останутся хорошие студенческие воспоминания, которых, возможно, не было бы в случае с Хантером.