Нина Александровна. Да, да. А ведь я думала, что ты после вчерашнего, сердишься на него.

Елена. За что? Он был прав по-своему, совершенно прав. Я должна была ждать этой выходки: ведь он не кукла же наконец! Да в его словах и не было ничего обидного, в них было гораздо больше любви, чем упреков. Неизвестно, кто сильнее в это время страдал: я или он.

Нина Александровна. Все-таки не мешало ему быть деликатнее и не доводить тебя до обморока. Ты расстроилась и не спала всю ночь, бедная моя Лена!

Елена. Я привыкла не спать по ночам, а поутру — я сама не знаю зачем — я все слушала, не будет ли звонка в передней. Меня сначала удивило, а потом испугало, что он совсем не явился домой. Ах, как он меня любит, как сильны страсти у этих простых людей!

Нина Александровна. Тем лучше: значит, тебе только приласкать его немного, и он опять — твой покорный раб.

Елена. Без сомнения, я об этом и не беспокоюсь нисколько. Но у меня еще как-то не все ясно в голове; мне чего-то недостает, не хватает решительности и что-то мешает.

Нина Александровна. Я была бы очень рада, Лена, если б ты освободилась от дурных влияний.

Елена. Да, мама, я, кажется, освобожусь. Я много передумала и перечувствовала в эту ночь.

Нина Александровна. Слушайся более голоса сердца, Лена! Совесть, долг — не пустые слова. Кто думает их заглушить в себе, тот ни покоен, ни счастлив быть не может.

Елена (подумав). Да, да, правда твоя.

Входит Прохор из средней двери с чемоданом.

Андрей Гаврилыч еще не бывал?

Прохор. Никак нет-с; они внизу, у Гаврилы Пантелеича, там и чай кушали.

Елена. А когда же он домой приехал?

Прохор. Да они вчера не поздно-с; только прошли другим ходом: не хотели звонить, чтобы вас не беспокоить.

Елена. Мама, мы ошиблись: он имеет снисхождение к женским нервам.

Нина Александровна. Их не скоро поймешь, мой друг.

Елена. Зачем же ты чемодан несешь?

Прохор. Да хочу укладываться: на фабрику едут — только позавтракают. Сейчас приказали здесь у них закуску накрывать. (Уходит в дверь налево.)

Елена. На фабрику… он мне об этом ничего не говорил.

Нина Александровна. Вероятно, отец посылает; он сам не знал. Ну, теперь твои волнения кончились. Ах, у меня там кофе стынет. (Уходит направо.)

Выходит Андрей; на нем теплый кафтан с меховой опушкой, подпоясан ремнем, в русских высоких сапогах.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Елена и Андрей.

Андрей. С добрым утром-с! (Кланяется и почтительно целует руку Елены.)

Елена. Где вы были?

Андрей. Где я был-то-с? А вам на что же? у тятеньки был.

Елена. Нет, где вы вчера были?

Андрей. Приятеля встретил, Сыромятова. У него и был-с. Да это уж мое дело.

Елена. Да, конечно, извините. Я совсем не то хотела спросить. Вы здоровы?

Андрей. Что ж это вам вдруг такая особенная печаль обо мне пришла?

Елена (строго). Отвечайте на вопрос! Вы здоровы?

Андрей. Слава богу-с!

Елена. С меня и довольно. Я желала знать о вашем здоровье, потому что беспокоилась за вас. Вы вчера были так расстроены…

Андрей. Это с нами случается-с, пошумим… Так неужто с этого хворать? Это уж много будет!

Елена (осматривая его). Что вы, в маскарад собрались?

Андрей. Нет, на фабрику-с. Извините, что в таком виде! Теперь не до моды: надо за работу приниматься.

Елена. Да ничего, это к вам идет.

Андрей. Идет ли, нейдет ли — уж на это мы не смотрим. Теперь время зимнее, у нас на фабрике и немцы и англичане в таких тулупчиках ходят. Потому — бегать по корпусам то в ткацкую, то в лоботорию…

Елена. В лабораторию…

Андрей.