— Как бы там ни было, господин Параклет, думаю, у этой любви нет будущего.

— Сударь! — разгорячился профессор. — Наше дворянство восходит к Людовику Заике! Мы располагаем сорока тысячами ливров ренты! Ответьте, во имя Неба и гибнущих королевских династий, в чем причина отказа?

— В том, что у меня нет дочери, у меня сын, — ответил господин де Пертинакс.

— Ну так что же?

— Однако вы делаете странные замечания!

— Ах да, конечно. — Назон был пристыжен. — Я увлекся. Но почему, почему ваш сын не дочь? Нельзя ли это как-то исправить?

— Не вижу, каким путем!

— Господин председатель, — продолжал настаивать бедный Параклет, — вы сейчас не располагаете временем, мы вернемся к этому вопросу позже…

— Но если я говорю, что у меня сын! — вскипел председатель. — Не может же ваш маркиз на нем жениться!

— Верно, поначалу это кажется затруднительным, но…

— Ваши «но» не имеют смысла!

— Существует ли в гражданском кодексе статья, предусматривающая наказание за подобное предложение? — не сдавался профессор.

— Никакой статьи!

— Итак?..

— Сударь, — председатель побагровел, — мне что, позвать служащего, чтобы вас вывели вон?

— Quis te furor tenet? He предавайте дело огласке! — возмутился Назон.

— Если вы сейчас же не уйдете, — бушевал раскрасневшийся как помидор председатель, — я призову на помощь жандармерию департамента!

— Право, вы потеряли над собой контроль! Мы еще поговорим о нашем деле, — не сдавался Параклет.

— Убирайтесь! — председатель стал совершенно лиловым. — Или я вызываю Национальную гвардию!

— Те relinquo! — вскричал по-латыни разгневанный Назон. — Но я еще не сказал последнего слова, и мой ученик войдет в вашу семью!..

Первое должностное лицо города уже готовилось перейти от слов к делу, но тут упрямец профессор вышел из Дворца Правосудия и пришел в ярость. В свою очередь его лицо из красного стало совершенно белым, прихватив по пути фиолетовый оттенок. Он несколько раз повторил громовым голосом quos ego, чему из глубин здания эхом отвечали крики, как бы оспаривая аргументы Нептуна.

Параклет был уязвлен — провалилась его самая блистательная комбинация. В своем монологе он употреблял энергичные формулировки Цицерона, а его гнев, бравший начало в высоких сферах Гордости, низринулся потоком оскорбительных выражений и даже ругательств меж кощунственных берегов quousque tandem u vernum enimvero.

Он шагал, размахивая руками словно мельница, и спрашивая себя, не должен ли его ученик потребовать удовлетворения за оскорбительный отказ господина де Пертинакса, основанный на утверждении, что у него якобы нет дочери, а лишь один сын! Не следовало ли кровью смыть подобную обиду? Троянская война казалось ему, разгорелась из-за более ничтожного повода! Разве идет в сравнение поруганная честь Менелая с грозящей гибелью рода Тийолей?!

Взъерошенный профессор продвигался вперед нетвердой походкой, пока не столкнулся с каким-то весьма материальным предметом.

— Cave ne cadas, — машинально произнес он.

— Cave ne cadas, — ответили ему.

Благочестивому Назону почудилось, что он встретил на своем пути скалу и громкое эхо.

— Кто вы? — спросил он.