Я объясняю Фоме, что это такая униформа. Как у доктора белый халат, у военного – камуфляж, у дорожного рабочего – оранжевый жилет. Ну, куда это годится: представь, сядет он на свой судейский трон в костюме офисного клерка.

Фома давит интеллектом:

– Что они вытворяют с женщинами? Ты читала «Виринею»? Как она входит во двор в линялых обносках – сановита, величава… – Она на память зачитывает нараспев, как со сцены: «Измельчал народ. Красивость женская стала мелка и лукава. От одежды, от старанья зависит». Вот чем твой модный суд и занимается: мельчит и лукавит женскую красивость разными ухищрениями, прибамбасиками…

В чём-то Фома права. Я ясно вижу трёх китов, на которых зиждется якобы чудесное преображение подсудимых. Первое: улыбка-походка-осанка. Второе: макияж-причёска. Третье: корректирующее бельё. А одежда дело десятое.

Но вообразите: проснётся наутро мужик рядом с партнёршей. А у той вместо летящей укладки – жиденький волосяной покров. Вместо вчерашней точёной упругой фигуры – складки на боках как у шарпея. «Господи, – скажет, – что за чуда в перьях рядом лежит?!» Штаны-рубашку в охапку – и дёру.

Но вот с недавних пор я приметила подложку модного суда, которая очень даже меня заинтересовала. Модный суд не только одевает участниц. А ещё и служит, как бы это выразиться, конкретным корыстным, мелкособственническим женским интересам. «Модный суд» превратился:

1. В клуб поиска женихов («Наш канал смотрит вся страна. Завтра за тобой очередь выстроится»).

2. В место примирения балансирующих на грани развода мужа и жены («Да мы тебя оденем как конфетку, с руками оторвут. А этот козёл рядом с тобой на фиг никому не нужен»).

3. А также в место, где затянувшийся гражданский брак плавно перерастает в официальный. Наваливаются втроём: худенькая строгая модная прокурорша, корпулентная громкоголосая адвокатша, судья со сладенькой улыбочкой. И долбят, и долбят несчастного, и обрабатывают, и срамят на всю страну – пока бедолага не сдастся. Неуклюже оскальзываясь на одно колено, протягивает мятый букет разрумянившейся от счастья даме. Пряча глаза, гугнит что-то о руке и сердце.

Вот этот последний пункт меня крепко заинтересовал. Гладкое золотое кольцо у меня уже куплено. Потому что лучше один раз самой разориться на простенькое обручальное колечко – а бриллиантовые он будет дарить всю оставшуюся жизнь. О, уже и из меня афоризмы полезли.

Свидетелем будет Фома. Обвинителем – ничего не подозревающий Геннадий. Для него я тоже сочиняю историю: якобы его раздражают мои яркие, короткие и обтягивающие платьишки. И будто бы возбуждает не мой знойный пышный облик, а строгий стиль офисного крысёнка. Серый костюм, юбка по колено, очочки, прилизанные волосы.

Набросала для него текст и велела выучить, хотя он упирался.

Загрузила его баулом с гардеробом. И снова Ярославский, снова на площади зазывалы в гнусавые рупоры надрываются у экскурсионных автобусов: «Дорогие москвичи и гости столицы!»

А когда тебя в гримёрке бесцеремонно и больно дёргают, поворачивают и вертят одновременно четыре пары рук, и лязгают ножницы, и тебя касаются губки, спонжи, щёточки – и над тобой свершается что-то ужасное… А ты даже не видишь ничего, потому вокруг зеркала, как при покойнике, затянуты чёрной плёнкой. Даже хромированные ёмкости для жидкого мыла заклеены бумажным скотчем, представляете?!

Острые мелкие волоски, которые не сдули после стрижки, нестерпимо колют шею и грудь. И очень хочется горячего кофе и в туалет, а тебя просят потерпеть. Щеки свёкольно пылают, в ушах звон, во рту пустыня Сахара.

Окончательно затосковала, когда попросили «для контраста» на подиуме сутулиться и строить выражение лица, будто мне под нос повесили дохлого скунса – это когда демонстрировала свой выбор одежды.