Второй раз наши с Машкой пути пересеклись в университете. Машка училась в параллельном потоке на юридическом, а я, соответственно, на экономическом. Опознали мы друг друга моментально, и могу сказать совершенно честно и откровенно, что несмотря на десятилетнюю разлуку, отношения наши нисколько не охладели. Правда выяснилось, что с момента выхода на свободу из застенок детсада подруга моя все же слегка изменилась. И прежде всего это касалось ее общения с мужской половиной человечества.

В отношении мужчин Машку отличало два состояния. Первое — полная и абсолютная самодостаточность. В такие моменты Машка была спокойна как удав, рассудительна как главный бухгалтер и холодна, как кубик льда в контейнере. Она занималась йогой и у-шу, писала этюды акварелью и посещала Большой зал консерватории, где услаждала свой слух фугами и скрипичными сонатами. Вторая Машкина ипостась — безудержное коллекционирование особей мужского пола, чьими фотографиями, как трофеями, были увешаны стены ее туалета. Машка объясняла это тем, что ей нравится быть окруженной красивыми лицами в самые интимные моменты своей жизни.

Чтобы не шокировать друзей и не ставить себя и их в глупое положение, Машка никого не знакомила со своими мальчиками. Привыкнуть друг к другу они не могли успеть по определению, так зачем забивать себе голову лишней информацией?

Периоды самодостаточности и гонки за трофеями чередовались у Машки с определенной закономерностью, которую она сама, правда, категорически отрицала. Но я давно вычислила, что Машка слетает с катушек а) по весне, б) по осени, в) по жаркой погоде. То есть ее охотничий сезон за незначительными перерывами фактически длился с апреля по октябрь (перерывы обычно приходились на похолодания и сезон дождей). Теоретически можно было предположить, что если услать Машку к эскимосам, там бы она превратилась в образец чистоты и непорочности. Главное — не менять температурный режим.

У моей подруги было одно неоспоримое качество: если дело не касалось лично ее (этакий сапожник без сапог), Машка отличалась нечеловеческой логикой и была самым настоящим экспертом межличностных отношений. Она как семечки щелкала любые каверзные вопросы психологии и просчитывала действия и той и другой стороны на три пункта вперед. Поэтому, как только я чувствовала, что меня занесло в тупик, а шестеренки мозга клинятся друг за друга и плавятся от непосильной работы, я ехала к Машке, и та быстро прибивала мою съехавшую крышу на место, за что и схлопотала дружеское прозвище Кровельщица.

По дороге к Машке я успела порадовать себя бутылочкой пива, поэтому к ее двери подлетала уже на полусогнутых, мечтая побыстрее оказаться в заведении, обычно обозначаемом на картах и схемах двумя нолями. Наскоро поздоровавшись с подругой и скинув обувь, я опрометью бросилась в вожделенный уголок.

Когда на душе полегчало, я сообразила: что-то здесь не то. Либо у меня глюки на почве переутомления, либо это не Машкина квартира. Ее туалет разом лишился всей своей знаменитой портретной галереи, и лишь одинокий обрывок скотча под потолком свидетельствовал, что здесь что-то все-таки висело. Я привела себя в порядок, покинула место уединенных размышлений и кинулась в атаку:

— Машка, колись, куда скальпы дела?

Машка подняла на меня кристально ясные глаза и проникновенно ответила:

— Вове это очень не нравится. Он настоятельно попросил меня избавить его от этого зрелища.

Интересно девки пляшут! Когда это Машку волновало мнение какого-то там Вовы?! Белены она, что ли, объелась? Ведь еще месяц назад никаким Вовой здесь и не пахло!

— Машка, ау? Кто есть Вова и куда мне его при встрече послать?

— Вова — это мой будущий муж.