И никто ни в жисть бы не заподозрил, что я… А что я? Кто я?
За окном проплыла нарядная церковь с блестящими куполами. Может, я ангел особой модификации? Сходить к батюшке попу на приём, показаться?.. Ой, боюсь боюсь. Схватят они меня, как пить дать, схватят, потащат на какое нибудь опознание и освидетельствование. И замучают. Будут доказывать, что меня нет и быть не может – а наверняка окажется, что я для них продукт нелицензионный. И что – сожгут, как Жанну дАрк? Или много чести? Просто засадят в какой нибудь тёмный подвал и втихаря заморят.
Может, кстати, меня в списках живых людей уже и не значится? Нет, ну как не значится – если меня даже милиция искать начала, если я по телефону с рядом людей разговаривала, в том числе с собственной мамой. И все они признали, что я – это я. Ангел, тоже мне…
А вот она и Москва – с высоты полёта мухи дрозофилы. Теперь я смотрела на неё по другому. Потому что помнила её иной. Москва мне всё равно нравилась. И ничего в ней совершенно не изменилось. Разве что я – женщина в мальчуковом спортивном костюме и драных дерматиновых кроссовках на восемь размеров больше, чем надо, была несколько удивительна. Хотя – в толпе меня никто не знал. Без документов, правда, могло бы быть проблематично. Но я, к счастью, не привлекла ничьего внимания, вошла в сетевой магазин, купила себе одежду, тут же в неё нарядилась – и поехала к Анжелке на работу.
Впустить меня, понятное дело, не могли. Предъявить хоть какое – нибудь удостоверение личности у меня не было возможности. А потому я уселась в одно из кресел и стала ждать, когда Анжелка, с которой мне дали поговорить по внутреннему телефону, спустится ко мне.
Пока сидела, я отметила, что ребро, которое ещё вчера днём было всё в виде тех же раздробленных фрагментов, теперь целое! Да! Я его и так потрогала, и эдак – обычное ребро. Наверное, когда оборачиваюсь, я раскладываюсь на атомы. А потом собираюсь – как и должно быть. Здорово!
Осторожно подняв юбку, я погладила себя по ноге в районе шва, наложенного лекарем дядей Колей. Всё таки корявый шов есть, хотя поменьше, поменьше. Не такой выпирающий. Или это мне только через колготки кажется?
Пока я самозабвенно гладила себя по бедру, рядом со мной материализовалась Анжелка.
– Вау! – закричала она. Она любила это «вау». И кричала его так, как будто в этот момент у неё на губах хлопался здоровенный пузырь из жевачки.
Она меня вертела. Она меня крутила. Она потащила меня в машину, выспрашивая о подробностях удивительного романа.
Врать теперь уже не хотелось. Но и правду – прекрасную правду я не могла рассказать вообще никому. Поэтому врала – в основном междометьями. И закатыванием глаз.
Так мы доехали до Женьки. Началась эпопея в отделе милиции её посёлка. Вообще то это только мне казалось, что будет эпопея. А всё прошло довольно быстро и мирно. Видя моё счастливое и виноватое лицо, ребята милиционеры просто пожурили меня, позвонили куда то, а затем отправились со мной, Женькой и Анжелой в соседнее здание. Там закрыли моё дело и вернули вещи, которые, наверное, уже сто раз понюхали сыскные собаки – и напрасно, бедняги, бегали по окрестностям Женькиного дома, отыскивая мои следы. Небо, небо надо было нюхать!
Вечером мы прибыли в Женькин особняк с и уселись отмечать. Жалко, что Лара – мать героиня – не смогла приехать.
Да, я девчонкам так всё и рассказала, как планировала: временно сошла с ума, разделась, слезла с балкона по водосточной трубе и воссоединилась с ухажёром, который ждал меня за забором. Как перелезла через этот самый двухметровый забор то? Настоящая любовь и не на то сподвигает. Почему не рассказала о кавалере раньше? Тогда никто бы меня не мучил наставлениями и не заставлял амурничать с добрым толстяком. А боялась сглазить свою любовь – вот почему не рассказала! Да! Всё было не очень определённо. |