Там был и Марио, он смеялся и разливал вино, были еще какие-то мужчины и женщины, они пили, целовались и тискали друг друга.

Карин в страхе отступила, сконфуженная, красная, как рак, кровь стучала у нее в висках, на шее бешено пульсировала жилка. Она залезла в постель, натянула на голову одеяло, чтобы не слышать звуков, разбудивших ее, и вспомнила слова Анжелики: «Твоя мать шлюха». Зарывшись лицом в подушку, она разрыдалась.

«Это неправда, – всхлипывала Карин, – неправда! Просто у них гости».

МАРТИНА

Карин сидела за столом, на котором в образцовом порядке были разложены тетради и учебники. Шла третья зима ее жизни в городе.

Марио без стука вошел к ней в комнату. Он был еще небрит, глаза опухли от сна. На нем были пижамные штаны и футболка, от него исходил неприятный запах застоявшегося табачного дыма. Карин посмотрела на него с упреком.

– Твоя мать заболела, – объявил он.

– А что с ней?

– Ну, это нам скажет врач, он скоро будет.

Марио явно нервничал, это было видно по тому, как он курил.

– А я что могу сделать? – спросила Карин.

– Пойди приберись в нашей комнате, – приказал он тоном хозяина, не терпящего возражений.

– Сейчас, – ответила она ровным, лишенным эмоций голосом, словно печальные события ее совершенно не касались.

– А ты все хорошеешь, – заметил Марио, закрывая учебник истории, который читала Карин.

– Моя мать больна, – напомнила она, чтобы как-то выбраться из щекотливого положения.

– Вот пойди и посмотри, чем ты можешь ей помочь, – проговорил он врастяжку, незнакомым ей и пугающим тоном.

Карин поднялась и пристально поглядела на него: он стоял у двери, мешая ей пройти и жадно ее разглядывая.

– Если вы дадите мне пройти, я так и сделаю, – сказала она, не отводя взгляда.

Марио посторонился.

– Ты все еще такая стеснительная, что говоришь мне «вы»? – Его фатоватая и хищная ухмылка вызывала у нее отвращение. – А почему бы тебе не расслабиться?

Карин прошла мимо, не удостоив его ответом, и направилась в комнату матери. Внешне ее отношения с Марио строились на основе полнейшего равнодушия. Они игнорировали друг друга: она – потому что инстинктивно ощущала его полную чужеродность, он – потому что вскоре понял: все его двусмысленные и скользкие поползновения ни к чему не приведут. Но это не мешало ему пробовать снова и снова.

Карин пыталась смягчить отвращение, которое он ей внушал, стараясь его не замечать. Точно так же она относилась к мухам: если их не удавалось выгнать или прихлопнуть, не обращала на них внимания. Но отмахнуться от этой мухи было не так-то просто: она продолжала жужжать над ухом.

– Что случилось, мама? – спросила она.

– Что-то я совсем расхворалась, – ответила Мартина.

Она была бледна, волосы прилипли ко лбу, влажному от пота, но, как ни странно, теперь она казалась более юной, хрупкой и беззащитной.

– Может, просто грипп, – с надеждой предположила Карин.