– Да куда я денусь-то, ваша светлость, – уныло пробурчал камердинер.

Тьерри де Симон встретил виконта приветливо.

– Совещание только что закончилось. Полковник вас примет. Как отужинали, сударь?

– Оригинально, – лаконично высказался Сезар, не желая обсуждать с посторонними подробности происшествия. Ко всему прочему было досадно: стоило приехать – и уже влип в историю!

– Следуйте за мной.

Полковник Камиль де Дюкетт принадлежал к числу тех людей, которые производят впечатление сразу, не дожидаясь, что вы там о них подумаете.

Внешности он был почти заурядной – невысокий, полный, с роскошными усами и бакенбардами, которые часто расчесывал небольшим гребешком слоновой кости. На лице полковника выделялись, пожалуй, только глаза – льдисто-голубые, как небо в прозрачный весенний день. Взгляд де Дюкетта мог заставить собеседника либо трепетать от радости, либо дрожать от страха – причем можно было при этом и разговора не затевать. Удивительным был этот человек, командующий двадцатым легким полком. Невнимательный наблюдатель мог бы принять его за торговца или канцелярского работника, а наблюдатель внимательный сразу отметил бы и военную выправку, и то особое жесткое очарование, что отличает хорошего командира. Полковнику было далеко за пятьдесят, однако ни ловкость, ни сила пока его не оставили.

– А, вот и вы, дорогой мой Сезар! – воскликнул де Дюкетт, поднимаясь из-за заваленного бумагами и картами стола. – Рад, что добрались. Спасибо, де Симон, вы свободны. Присмотрите там, чтобы никто не мешал.

Первый адъютант ушел, а полковник, обойдя стол, по-отечески обнял Сезара.

– Как давно мы не виделись? Пять лет? Шесть? Да вы возмужали, друг мой, и эти усики вам идут.

– Куда моим до ваших, – ответил виконт, улыбаясь.

– Верно! Верно! Гордость двадцатого легкого, – ухмыляясь, полковник подкрутил ус. – А еще наша гордость – это доблесть и флаг без единой прорехи. Враги нас так боятся, что и обстреливать не решаются. Ну, садитесь же, садитесь, – он указал на один из стульев, в беспорядке расставленных по тесной комнате – после совещания еще никто не позаботился их убрать. – Как ваша рана?

– Благодарю, зажила, – произнес виконт, усаживаясь.

Де Дюкетт же, пройдясь туда-сюда по кабинету, остановился у окна и прикрыл створку.

– Вы меня извините, душновато будет, но я старый подозрительный лис. Не хочу, чтобы даже словечко из нашего разговора просочилось наружу.

– Все так серьезно? – Сезар положил на колени трость и машинально принялся поглаживать рукоятку.

– Пока не знаю. Это вам и предстоит выяснить. Но прежде мы о многом переговорим, да, о многом, – полковник возвратился к своему столу и занял место за ним. – Приказ о вашем зачислении подписан, и после нашей беседы обустраивайтесь. Жить будете здесь же, пока стоим в Евпатории, тут есть свободная комнатушка. Не то, к чему мы все привыкли в Париже, но…

– Благодарю вас, полковник, я ехал сюда не затем, чтобы капризничать, не обнаружив мягкой кровати.

Де Дюкетт прищурился.

– Характер, друг мой, – это то, что поможет вам выжить здесь и нажить кучу неприятностей. Приготовьтесь к тому, что у вас появятся недоброжелатели. Кое-кто из молодых офицеров не прочь был бы заполучить вашу новую должность, и все весьма удивятся, когда я представлю им вас. Но удивление – одна из вещей, ради которых стоит жить в нашем грешном мире.

Сезар помнил за полковником эту маленькую слабость – страсть к многословию, – а потому откинулся на спинку отчаянно скрипевшего деревянного стула и приготовился слушать.