Но еще одна любовь ждала ее впереди. Жанна увлеклась неким Глюком, красивым малым, работавшим на фабрике гобеленов и разбогатевшим на этом поприще, которого, благодаря купленным землям, отныне называли господином де Сен-Полем. Безумно влюбленная, она позволила себе… вступить в морганатический брак, как это сделала бы королева.

Умерла она в Париже восемнадцатого ноября 1736 года в возрасте шестидесяти шести лет. Когда-то ради забавы Жанна сочинила себе эпитафию:

Она была лучшей из тайных агентов

Вот почему юная и прелестная графиня де Шале никак не могла взять в толк, что же такое могло произойти с ее горячо любимым супругом, заставив его беспардонно нарушить монаршие эдикты и драться на дуэли прямо посреди Королевской площади, да еще и сразу после бала у его высочества, брата Людовика XIV, отчего любители посплетничать, которым в Париже несть числа, стали свидетелями этого поединка.

Сама она на балу не присутствовала из-за недомогания, но то, что муж домой не вернулся, очень ее удивило. Вместо него пришло письмо, доставленное посыльным, краткое и взволнованное: Блез дрался на дуэли вопреки королевским эдиктам, убил соперника, и если он не хочет, как некогда Монморанси, сложить голову на эшафоте, то ему следует «проложить границу» между топором палача и собственной головой. К этой границе он сейчас и летел на всем скаку, и то была граница с Испанией. Блез умолял жену немедленно собрать все, что сможет, золото и драгоценности, и приехать к нему в Мадрид, где, благодаря нескольким друзьям, он рассчитывал найти убежище и радушный прием.

С тех пор как она пять лет назад вышла замуж за Блеза де Талейран-Перигора, графа де Шале, Мария-Анна де ла Тремуй, дочь герцога де Нуармутье, ни разу об этом не пожалела. Их брак, заключенный больше по любви, чем по расчету, оказался на редкость счастливым. Тогда ей едва исполнилось семнадцать, и муж за ее любовь отплатил сторицей. Настоящий сорвиголова, дуэлянт и заядлый игрок, он тем не менее всегда оставался верен жене и не обращал внимания на других женщин.

Одна мысль о том, что супруг ее в бегах и так далеко от нее, приводила молодую женщину в отчаяние. Спрятав письмо за корсаж, она позвала камеристку Эмилию и велела той собрать сундуки и раздобыть ей мужской костюм.

– Если король станет меня разыскивать, он увидит перед собой лишь молодого господина, путешествующего для своего удовольствия. И, пожалуйста, поторопись…

– Не лучше ли остаться, госпожа, – взмолилась Эмилия, у которой отнюдь не было желания пускаться в путь. По ее мнению, госпоже стоило обратиться к королю, который был к ней благосклонен, и попросить за мужа.

– Когда речь заходит об эшафоте, – возразила графиня, – такие просьбы рассматривают уже после свершившегося либо на грани того. Король придет в ярость, узнав, что муж нарушил эдикты. Он отправит его к палачу, меня же отошлет в какой-нибудь монастырь, где я смогу выплакаться вволю, уверяя в своем глубоком сочувствии и призывая оставаться верной подданной. Нет, Эмилия, мы уедем, и сегодня же. Супруг зовет меня, а я не могу представить, как смогу прожить без него хотя бы мгновение.

Тем же вечером госпожа де Шале отправилась по следам мужа в Испанию, не подозревая о том, что эта страна, на данный момент – просто безопасное убежище, в один прекрасный день станет для нее чем-то совсем другим и она будет там едва ли не царствовать.

Следуя по дорогам Франции, Мария-Анна испытывала странное чувство. Она была уроженкой Пуату, в ее жилах текла кровь смельчаков и авантюристов, и она снова пожалела о том, что Бог не создал ее мужчиной, чтобы она могла отправиться на войну или участвовать в тех великих делах, что определяют судьбу королевства.

– Мне бы хотелось быть государственным деятелем! – говорила она мужу, который только посмеивался, справедливо полагая, что его восхитительная женушка, темноволосая и голубоглазая, могла бы найти себе более достойное занятие, вместо того чтобы разбирать чужие каракули и корпеть над документами.